"Анастасия Дубинина. Сердце трубадура " - читать интересную книгу автора

умерла сразу, ударившись о камни черноволосой головой. Платье на ней в тот
день было балдахиновое, пурпурное, кровь на нем стала заметна не сразу -
только на голове, на половине желто-бледного (так всегда бледнеют смуглые
люди - в желтизну) лица. На похоронах голову ей прикрыли белой тканью -
кому охота смотреть на разбитый череп?.. И так немало пришлось уговаривать
капеллана, убеждая его, что это несчастливая случайность, а не
самоубийство.
Потом все равно болтали много про могилу доны Агнессы, говорили, что
из нее растут бесовские какие-то алые розы, которые кровоточат, а также что
была она ведьма, и закопали с нею не то голову, не то сердце рыцаря, из
которого хотела она сварить волшебное зелье, чтобы научиться летать...
Видно, не научилась.

...В июне следующего, тысяча двести первого Анно Домини донна
Серемонда родила наконец своего сына. Родила, крестила Гийомом и отправила
на воспитание своей старухе матери, Марии де Пейралада - суд над Раймоном
затянулся, половину замков у него за время отсутствия уже отобрали ретивые
соседи, в том числе и овдовевший Робер де Тараскон, но замок Кастель еще
держался, и Раймона можно было ожидать в любое время. Нашлись у него и
верные рыцари, которые собирали деньги, искали знакомых судейских, даже в
Тулузу ездили, поминая тулузскому графу некие совместные давние подвиги и
прося заступничества... Тулузский граф, будучи в дружбе и в близком родстве
с королем Педро, замолвил за беднягу барона словечко - и тот, как и
предвидела его супруга, ближе к зиме вернулся наконец домой. Это был уже не
тот человек - говорят, тюрьма ломает и самых сильных; новый Раймон стал
тихий, седой и совсем-совсем старый, а кроме того, за время пребывания в
неволе какие-то ловкачи проповедники умудрились обратить его в свою
еретическую веру. Должно быть, немало ночей провел барон Раймон наедине с
бледным человеком, что уцепился за эту Церковь Духовную, как утопающий - за
крапивный стебель; и в замок Кастель-Руссильон зачастили изможденные люди в
черных одеждах, толкующие Библию на провансальском и желающие всем
благословенным доброй кончины. Серемонде же было все равно. Сердце ее
находилось далеко отсюда, в доме ее матушки, и бегало ее светловолосое
сердце по бывшей ее комнате, дралось под столом с собаками из-за косточки и
громко плакало, когда кормилица отвешивала ему шлепка.
И только иногда снились ему - всплеском - алые розы, или алая кровь
цветом как розы, и вздрагивал он, не по-детски затихая, когда заезжий
жонглер запевал о том, что короток день, и ночь длинна, но надежда мне все
ж видна, или, подымая к небесам грязноватый палец, заявлял торжественно: "А
сейчас, благородные господа, спою я вам песню злодейски зарезанного за
любовь трубадура, которую написал он за день до своей смерти..."
Они не должны ничего помнить. Таков закон.
Зато теперь все на своих местах...

Только когда эн Раймон умирал, когда было ему шестьдесят три года,
дама Серемонда послала людей, чтобы привезти к ней ее сердце. Было Гийому
де Кастель тогда почти что семь, самый возраст, чтобы отдавать мальчика в
пажи какому-нибудь знатному эну, может, даже королю. И получился он
хрупким, но ловким и быстрым, светловолосым, как ангел, и с голосом
красивым и звонким, подходящим для пения песен... Если только голос не