"Анастасия Дубинина. Сердце трубадура " - читать интересную книгу автора

Второй вариант - в том, что вы мне не изменяли - тоже не понравился;
наверное, дело было в этих страшноватых отрицаниях, уж слишком просто
вычеркнуть из фразы, стереть краткое словечко "не"...
- В том, что вы... только меня любили изо всех дам... в своей жизни.
- Клянусь, клянусь, - отвечал он тихонько и увещевающе, целуя ее все
еще говорящие губы; и она, слушаясь наконец движений теплого ветра, обвила
его руками, уткнув, как дитя или добрая собака, голову ему в плечо...
...Надо забыть, как больно было ей всю ночь. Как внутри у нее что-то
оборвалось, когда муж, поднимаясь с постели и протягивая руку за длинной
ночной рубахой, сказал, позевывая и тихо смеясь:
- А вы знаете, жена, какая умора... Я вам не рассказывал?.. Робер-то
наш - рогоносец!..
- Да?..
- Точно вам говорю. И знаете, кто постарался его, хе-хе, такой...
короной увенчать?.. Как ваш де Ветнадорн пишет - "Короной о двух рогах"?..
Наш Гийом. Ловкий мальчик...
- Как?! - вскричала она, будто человек, которому всадили в сердце нож,
но Раймон был так занят поисками у рубашки рукавов и собственными
довольными думами, что крика отчаяния не заметил.
- Ну да, наш добрый трубадур из Кабестани, не без моей помощи,
конечно... Рассказал мне все, я ему и устроил... хм... свидание. Молодец,
мальчишка, своего не упустил!.. Всю ночь напролет развлекался, только на
рассвете от своей милой уполз... Вот умора-то!.. А Робер, дубина, напился и
всю ночь храпел в своей кровати, пока его женушка нашего малыша утешала...
Серемонда издала какой-то замороженный звук, словно ее душили. Супруг
на прощание потрепал ее по плечу (она даже не заметила) и ушел, посмеиваясь
и припоминая, как все получилось презабавно, а она осталась лежать на
спине, холодная, как собственная надгробная статуя, и до утра прошла все
стадии умирания - от помыслов о самоубийстве до слабых слез и желания
страшно отомстить.

...Все это надлежало сейчас забыть. И забыть навеки - не только
произошедшее, но и то, что ей двадцать четыре года, и что она страшно
боится опять остаться одна... Одиночества боятся только те, кто познал, что
бывает и иначе; в городе лжи задыхаются те, кто видел и любовь... Был
только один способ забыть - только сначала задвинуть засов, а потом -
скорее отгородиться от мира, и пусть ждут сколько хотят домашние работницы
свою госпожу, чтобы под ее присмотром приниматься за шитье; и пусть сколько
угодно околачиваются у ворот нищие и калеки, ожидая еженедельной милостыни
из рук хозяйки замка, а с ними и пара-другая пилигримов, увешанных
ракушками с берегов Святого Иакова... Все они подождут.
И уже в слезах радости она вспомнила - золотая радость, прочертившая
полосу, как падающая звезда, золотая радость, в которой она еще не была
уверена, хрупкая, но единственная на свете - и хотела сказать Гийому. Потом
решила не говорить. Потом опять захотела сказать... Теплый огонь тлел
внутри нее, и кажется, это все же была правда. Хотя об этом до срока
говорить нехорошо, мало ли, какие демоны подслушают... Франки говорят -
"суеверен, как испанец"; это они, наверное, насмотрелись на дам вроде
каталонки Серемонды.
Но все-таки она решилась, наконец, сказать; да не успела - помешал