"Анастасия Дубинина. Сердце трубадура " - читать интересную книгу автора

конному мавру с оскаленными от предсмертной ярости зубами...
- Элиас, - сказал медленный, непроницаемый, совершенно нечеловеческий
голос, исходивший, однако, из Гийомовых уст. - Элиас, друг мой. Не смей
неуважительно отзываться о донне Серемонде... о нашей с тобою доброй и
милостивой госпоже. Не смей. Она - лучшая дама во всем мире. Ты понял?..
И пока бедняга Лучше-Всех приходил в себя от пережитого потрясенья,
добавил уже тоном помягче:
- И вообще, следил бы ты, что ли, за порядком. Штаны твои дурацкие
везде развешаны, просто тьфу... Не жилье рыцарей, а прямо свинарник
какой-то! Приличную даму в дверь пускать нельзя...

Она не ошиблась, он действительно пришел. Пришел, хотя этим же вечером
неожиданно вернулся эн Раймон - жутко усталый, так что с дороги даже не
ополоснул лица, наскоро проглотил холодный ужин и завалился в постель. Но
все равно Серемонда думала, что Гийом не решится.
Он постучал, как они уговорились - трижды, с короткими перерывами.
Совсем тихонько - рядом были комнаты нескольких других дам. Но она, лежащая
без сна, в бешеном возбуждении ожиданья кусая губы и глядя до боли, до
зеленых пятен в глазах в тусклый огонек ночника, конечно же, услышала.
Тук. Тук. Тук. Как три удара сердца.

Серемонда, босая, обжигая стопы о холодный пол, подошла отворять,
отодвинула засов. Как только Гийом вошел, вновь заперла дверь - он
оглянулся как-то затравленно, как Ивэйн, за спиной которого упала решетка.
Запертая дверь, рыцарь, запертая. И ты знаешь, не притворяйся - что
обратного хода нет.
Гийом тоже казался страшно взвинченным, дергался от любого шороха. Он
пришел в мягких своих, любимых красных башмаках - непозволительное
кокетство, последняя мода... Не потому ли Гийомет-жонглер некогда удрал из
монастыря за месяц до принятия послушания - что хотел носить цветные
шелковые одежды, а не грубую, некрасивую черную гранмонтанскую рясу? Сейчас
рубашка Гийома млечным пятном белела в темноте, и Серемонда тихо засмеялась
от нервного напряжения, представив, как сначала он шел через двор, а потом
по всему зданию цитадели - светясь светлыми волосами и белым шелком, как
свечка на Вознесение...

Она дожидалась его тако же в белой рубашке - не в батистовой камизе, а
в тоненьком шелке до пят, с широким вырезом, в который то и дело
выглядывало ее прозрачно-светящееся плечо. Светильник потрескивал. Чуть
коптил.
Она улыбалась несколько мгновений, прямо стоя напротив него. Потом
развернулась - черные, совсем черные в темноте волосы шелковой завесой
спускались до пояса - отошла. Не было сказано ни слова.
Серемонда под оглушительный звон собственного сердца легко скользнула
под одеяло - руки поверх, закрыла глаза. Легкая дурнота, жар, нужно
кровопускание. Говорить было не нужно, невозможно, нереально. Страх, боль,
тоска. Счастье. Холод - самый конец февраля выдался ветреный, промозглый.
Спасите меня, помогите. Я тону.

Некое неуловимо тихое движение рядом - это присел на край кровати