"Анастасия Дубинина. Сердце трубадура " - читать интересную книгу автора

без малейшей задней мысли, и дверца ловушки с грохотом захлопнулась за ним.
- Мадонна... Конечно, я бы любил такую даму и служил бы ей как рыцарь,
по чести и совести, исполняя любое ее желание... И слагал бы о ней песни.
(Господи, какой плотный воздух. И горячий. И как обострилась
чувствительность - дама, кажется, чувствовала кожей каждую ниточку своего
платья, каждую складочку на постели. Помоги мне Господи, подумала она,
неудержимо куда-то проваливаясь, помоги, помоги. Кажется, сейчас я
исчезну.)
- Что же, Гийом... Такая дама перед вами.

Гийом смотрел на нее, выпучась, как сумасшедший окунь. Пол плавно
поехал куда-то вбок. Что чувствует муха, с разгону влетев в бочку с медом?
Что чувствует дрозд, ошибшийся небесами, с разлету ударяясь о призрачное
небо в стекле?..
Но Гийому более ничего не оставалось делать. Он сам никогда не
оставлял себе выходов - просто "да" и "нет", честь или позор, человек или
дерьмо. И слово "человек" было по ту сторону черты, где Гийом неловко,
будто ему подрубили ноги, опустился на колени и поцеловал холодную,
неподвижную, влажную кисть своей госпожи.

...Она вскоре ушла - после того, как Гийом обещал прийти к ней ночью в
опочивальню. Раймон уехал по каким-то политическим делам в Перпиньян, где
сейчас жил руссильонский граф, и ожидался назад не ранее чем через неделю.
Здесь же Серемонда, с полуопущенными ресницами, с горящим, прекрасным,
смятенным собственными безумствами лицом быстро скользнула губами по его
растерянно улыбающемуся рту, и у Гийома в голове стало туманно и жарко. Все
остатки его мозгов размягчились и поплыли восвояси, если поэт и идиот - и
без того не синонимы. Он проводил ее до двери, раза три спотыкнувшись обо
что попало, когда же она - душистый призрак, дневной сон - ушла, бросился
лицом вниз на кровать и обхватил руками голову. Таким его и застал Элиас,
который тащил в руках поднос с обедом для себя и Гийома и рассчитывал -
напрасно! - что дорогой друг хотя бы откроет ему дверь.
- Эй, Лучше-Всех! Свинья ты эдакая, трудно было дверь открыть? Я ж с
подносом... И вообще... Ты чего такой обалдевший?..
- А? Я? Я - нет... Я? Нет, я - нет.
Присмотревшись повнимательней, Элиас брякнул поднос на трехногую - ту
самую - табуретку, печального подранка.
- Я тут по дороге Серемонду встретил... Это она не от тебя шла?
- От меня? Она? А, да. Да, от меня.
- И чего ей тут было надо?..
- Кому, ей? Надо?.. Да... так, надо было. Ну, мало ли. Надо.
- Ты с нею поосторожней, - заметил друг уклончиво, втыкая нож в
чвякнувший кусок жаркого. - Я тут заметил... Может, мне кажется, конечно,
но все-таки... Похоже, она положила на тебя глаз.
- Что?!
- Положила глаз, говорю. То есть, это, строит разные виды...
...И тут непрошибаемого Элиаса ждал очень большой сюрприз. Пожалуй, в
последний раз он так дивился своему другу года три назад, когда хилый
оруженосец, выкрикивая, как резаный, клич - "Aragon, Aragon!" - всадил
копье раненого господина снизу вверх, с земли - глубоко в грудь здоровущему