"Яна Дубинянская. Именем вальса" - читать интересную книгу автора

- Я могла обгореть, - резонно возразила Люси. - И так уже высыпали
веснушки. И что мне с ними делать?
- Только "Пена моря"! - ответил телевизор.
И они неудержимо расхохотались.
- Самая толстая - это я, - сообщила Вайолет, нарочито небрежно
взглянув на экран.
И за первым взрывом смеха последовал второй, вызванный общими не
слишком веселыми воспоминаниями о тренажерах и диетах.
- Даже неудобно смотреть, - Вайолет переключила телевизор на другую
программу.
- С огромным успехом прошла премьера нового фильма Филеаса Филипа
Корвуда "Истинная история Франкенштейна". За три дня проката эта картина
уже принесла около пятидесяти миллионов. Одно беспокоит: когда же мы
наконец увидим этого великого, но очень скромного мастера?..
Вайолет повернула рычажок, и экран погас.
- А ты знаешь, что Корвуд со своим другом жили в нашем номере? -
спросила Люси. - Пятьдесят миллионов! Нет, я не понимаю, Вайолет, почему ты
отказалась у него сниматься?
- Потому что с детства не люблю ужасов. И потому что не хотела, чтобы
про меня говорили: "ее сделал Корвуд". И потому что он псих на коротких
ногах. А что за друг?
Смеющаяся Люси неопределенно махнула рукой.
- Ходячее недоразумение. Мне консьержка рассказывала. Высокий, худой,
спал на сырых яйцах, а утром жарил из них яичницу.
Вайолет сделала большие глаза - нечто невообразимое, когда речь шла о
её глазищах - и они обе покатились от свободного, искристо-яркого смеха.

* * *

- Она приедет сюда, - словно забивая каждое слово тяжелым молотом,
произнес Филеас Филип Корвуд.
- Сюда? - Колин посмотрел вокруг удивленно-критическим взглядом.
Неровные бревенчатые стены хижины, освещенной оплывающим сальным
светильником, казалось, сходились наверху. Дощатый стол и два табурета были
сколочены даже нарочито грубо. Чужеродным пятном темнел на стене плоский
японский телевизор. Помещение было настолько маленькое, что фигура
невысокого коренастого Корвуда, массивным торсом нависающая над столом,
казалась прямо-таки огромной.
Колин стоял в треснувшей деревянной шайке, и по его синеватому,
покрытому пупырышками телу стекали ручейки ледяной воды.
- Помнишь, как мы начинали? - вдруг спросил Корвуд.
- Да, Фил, - Колин спрятал вздох за наброшенным на плечи махровым
полотенцем.
Они начинали молодыми, безвестными живописцами. Еще не зная, что через
несколько лет оба навсегда изменят живописи: Фил - с кинорежиссурой, а сам
Колин - с музыкой и неотъемлемым от неё учением о гармонии тела, мыслей и
эмоций. Да, было...
Он помнил полуподвальное помещение студии, пыльный гипсовый конус с
отбитым кончиком, совсем юную натурщицу, которая приветливо улыбалась - но
не ему, а Филу. Все всегда доставалось Филу. Невозможная, как выигрышный