"Антон Дубинин. Катарское сокровище" - читать интересную книгу автора

Джулиан. Что-то с отцом Джулианом было не так, но что именно - брат Гальярд
понял, только когда они вступили наконец в освещенную замковую кухню. Рыцарь
Арнаут уже подготовился, зажег, не поскупившись, целых три свечи, замотал
горшок какой-то тряпкой, чтобы похлебка не остыла. При виде отца Джулиана он
слегка поморщился, однако же живо наполнил вином еще одну чашку. Роскошный
ужин состоял из бобов на курином бульоне и самой вареной курицы, старой и
худой, но заботливо разделенной на мелкие куски, так что ее казалось больше.
На стол пошло также нечто копченое, хотя и небольшое, и прегорестного вида
белый хлеб, который выглядел так, будто на нем кто-то сидел. Признаться, в
тулузском монастыре такой ужин был бы допустим только в праздничные дни - но
в гостях должно кушать, что подадут, и Аймер смотрел на курицу неожиданно
блестящими глазами: молодое тело, большое и крепкое, радовалось вопреки его
воле, пока наставник в качестве старшего читал Benedicite. Наконец сели за
стол. Брат Гальярд, не глядя, макал хлеб в похлебку и смотрел на отца
Джулиана. Высокий и тощий, под стать рыцарю Арнауту, Мон-Марсельский кюре
лицом напоминал исхудавшего и обвисшего римлянина. Его идеальный кесарский
нос неожиданно кончался нашлепкой подозрительного лиловатого цвета. Вызывало
жалостливые подозрения то, с какой скоростью отец Джулиан наливал кислое
замковое вино и высасывал его длинными глотками, как сильно жаждущий.
- Отче, простите, ради Бога, - вмешался наконец рыцарь Арнаут и отобрал
у священника очередную полную чашку. - Извиняйте, но хватит вам уже, как я
погляжу.
Тот горделиво выпрямился.
- Как вы смеете, эн Арнаут, указывать клирику, вашему гостю...
- Да ведь я его знаю, отцы милостивые, - обратился хозяин с
оправданием - почему-то совершенно не к обиженному гостю-клирику, но к
Гальярду и Франсуа. - Ему ни глотка лучше не давать, слабость у него к вину.
Сейчас наш кюре вмиг наберется, и разговаривать вам не с кем станет...
- Может, мой грех и в винопитии, но никак уж не в скудоумии, -
разозлился отец Джулиан. Голос его от гнева стал неожиданно красивым -
наверное, раньше хорошо пел! - а на лице проступили красные пятна. Брат
Гальярд смотрел внимательно, еще внимательнее слушал. - Вы, эн Арнаут, на
меня наговариваете моим братьям во священстве, потому как вы попросту хам и
лишены всяческого почтения... И премногих пороков к тому же исполнены.
Эн Арнаут тем временем поспешно опустошил бутыль в чашки остальных
гостей. Похоже, слова его были справедливы. Всего-то собирался брат Гальярд
передать кюре, что завтра он собирается собственноручно служить мессу, что
началась "неделя милосердия", что надобны приходские книги и всяческое
содействие... Однако отец Джулиан, глубоко оскорбленный, сообщил, что эта
деревня полна еретиков, что легче немедленно всех, поголовно всех, кроме
пары человек, засадить в замковое подземелье, что здешние вилланы делятся на
трусов и еретиков, и он сам, хотя и священник, ничем их не лучше, а также не
лучше их дорогой хозяин-рыцарь. Рыцарь Арнаут неприязненно улыбался, всем
видом выказывая к разошедшемуся кюре сплошное презрение, однако ему было
явно неуютно. Отец же Джулиан, хотя речь его сделалась вовсе невнятной,
хотел сейчас же, немедленно дать показания против всех, подтвердив их
"наивернейшей присягой", потому что не мог более молчать и устал, наконец,
быть вопиющим в пустыне... Брату Гальярду пришлось пресечь поток нежданных
обвинений словами, что свидетельствовать в церковном суде нужно в здравом
уме и трезвой памяти, и завтра возможность высказаться будет у всех, а уж у