"Дафна Дю Морье. Паразиты" - читать интересную книгу автора

чего-то испугалась, словно ребенок, попавший в темную комнату.
- Работа? - переспросил Чарльз. - Называйте это работой, если вам так
нравится. Работа цирковой собачки, которую щенком приучили прыгать за
подачку и которая автоматически прыгает до конца дней своих, стоит под
куполом зажечься огням, а публике начать аплодировать.
Как жаль, что Чарльз никогда раньше так не говорил, подумал Найэл. Мы
могли бы стать друзьями. Я отлично понимаю его. В подобном разговоре я бы с
удовольствием принял участие эдак в половине пятого утра, когда все вокруг
крепко под мухой, а я трезв как стеклышко, но сейчас в доме у Чарльза он
представляется мне крайне неуместным, даже ужасным, как будто священник, к
которому испытываешь искреннее уважение, принялся стаскивать с себя брюки
посреди церкви.
- Но людям доставляет удовольствие смотреть на эту собачку, - быстро
проговорил он, желая отвлечь Чарльза от скользкой темы. - Они для того и
ходят в цирк, чтобы развеяться. Мария предлагает им тот же наркотик в
театре, а я - и в немалых дозах - всем мальчишкам-рассыльным, которые
насвистывают мои мелодии. По-моему, вы употребили не то слово. Мы лоточники,
мелкие торговцы, а не паразиты.
Из противоположного конца комнаты Чарльз посмотрел на сидящего у рояля
Найэла. Вот оно, ребята, - подумал Найэл, - вот то, чего я ждал всю жизнь,
сокрушительный удар ниже пояса; как трагично, что нанесет его старина
Чарльз.
- Вы?.. - Какое нескрываемое презрение, какая горькая затаенная
ревность в его голосе.
- Так кто же я, - спросил Найэл: и подобно тому, как фасад дома теряет
свою прелесть, когда закрываются ставни, так и его выразительное лицо,
утратив озарявший его внутренний свет, превратилось в безжизненную маску.
- Вы шут гороховый, - ответил Чарльз, - и у вас хватит ума понять это,
что, должно быть, крайне неприятно.
О, нет... нет... подумала Селия, чем дальше, тем хуже, и почему именно
сегодня? Это моя вина - зачем я спросила про акростих. Надо было предложить
перед чаем прогуляться по парку или сходить в лес.
Мария поднялась с дивана и подбросила в камин большое полено. Она
размышляла о том, как ей лучше поступить: придумать какую-нибудь дурацкую
шутку или броситься за экран и устроить сцену со слезами, чтобы разрядить
атмосферу и отвлечь внимание на себя - испытанный еще во времена их детства
прием, всегда достигавший цели, когда у Найэла были неприятности с Мамой,
Папой или старой Трудой. Или выскочить из дому, уехать на машине в Лондон и
забыть об этом злополучном воскресенье? А забудет она скоро. Она все
забывала, ничто надолго не задерживалось в ее памяти. Но Найэл спас
положение сам. Он опустил крышку рояля, подошел к окну и остановился, глядя
на деревья в дальнем конце лужайки.
За окном было тихо и спокойно, как всегда в те короткие мгновения, что
предшествуют приходу темноты на склоне недолгого зимнего дня. Дождь
прекратился, но теперь это было не важно. На опушке леса группы деревьев
казались особенно прекрасными и уныло-одинокими, и голая ветка старой
высохшей ели словно чья-то изогнутая рука в причудливом движении вздымалась
к небу. Мокрый скворец искал червей в сырой траве. Эту картину Найэл знал и
любил; он всегда любовался ею, когда ему случалось бывать здесь одному и
непременно запечатлел бы ее на бумаге, умей он рисовать, перенес бы на