"Дафна Дю Морье. Паразиты" - читать интересную книгу автора

временно, расположением нашихродителей. Затем начинался штурм.
*Всей семьей (фр.).
Делейни прибыли. Прощай, порядок. Да здравствует хаос.
С торжествующим кличем, как дикие индейцы, мы высыпали из машин.
Антрепренер-иностранец, улыбающийся, подобострастный, с поклоном,
приветствовал нас, но в глазах его светился неподдельный ужас при виде
животных, птиц и, главное, беснующихся детей.
- Добро пожаловать, месье, добро пожаловать, мадам, - начал он, дрожа
нервной дрожью от вида клетки с попугаем и от внезапного взрыва хлопушки под
самым своим носом; но не успел он продолжить традиционную приветственную
речь, как его и без того съежившееся туловище растаяло, почти исчезло. Это
Папа сокрушительно хлопнул его по плечу.
- А вот и мы, мой дорогой, - вот и мы, - сказал Папа. - Его шляпа
съехала на бок, пальто, как плащ, свисало с одного плеча. - Мы пышем
здоровьем и силой, как древние греки. Осторожней с этим чемоданом. В нем
гуркхский нож*. У вас есть двор или загон, куда можно выпустить кроликов?
Дети наотрез отказались расставаться с кроликами.
И антрепренер, затопленный нескончаемым потоком слов и смеха, льющихся
из уст Папы, а, возможно, и устрашенный его ростом - шесть футов и четыре
дюйма - как вьючное животное направился на прилегающий к театру двор, таща
под мышками клетку с кроликами и кипу тростей, бит для гольфа и восточных
ножей.
- Все предоставьте мне, мой дорогой, - радостно сказал Папа. - Вам
ничего не придется делать. Все предоставьте мне. Но прежде о главном. Какую
комнату вы намерены предложить мадам?
- Лучшую, месье Делейни, разумеется, лучшую, - ответил антрепренер,
наступив на хвост щенку и немного позднее, придя в себя и дав указания
относительно размещения багажа и живности, повел нас вниз, в ближайшую к
сцене гримуборную.
Но Мама и Труда уже освоились на новом месте. Они выносили в коридор
зеркала, выдвигали за дверь туалетные столики, срывали портьеры.
- Я не могу этим пользоваться. Все это надо убрать, - объявила Мама.
- Конечно, дорогая. Все, что хочешь. Наш друг завсем присмотрит, -
сказал Папа, оборачиваясь к антрепренеру и снова хлопая его по плечу. -
Главное, чтобы тебе было удобно, дорогая.
Антрепренер заикался, извинялся, изворачивался, обещал Маме златые
горы. Она обратила на него взгляд своих холодных, темных глаз и сказала:
- Полагаю, вы понимаете, что к завтрашнему утру у меня должно быть все?
Я не могу репетировать, пока в моей уборной не будет голубых портьер*. И
никаких эмалированных кувшинов и тазов. Все должно быть фаянсовое.
- Да, мадам.
С упавшим сердцем слушал антрепренер перечень абсолютно необходимых
предметов, а когда Мама подошла к концу, то в награду удостоила его улыбкой;
улыбки, которую редко можно было увидеть, но если это случалось, то она
сулила райское блаженство.
Мы слушали их разговор, сгорая от нетерпения, и когда он закончился, с
победным кличем бросились в коридор за сценой.
- Лови меня, Найэл! Не поймаешь, не поймаешь, - крикнула Мария и,
миновав дверь на сцену и коридор перед зрительным залом, вбежала в темный
партер. Прыгая через кресло, она порвала сиденье, и, преследуемая Найэлом,