"Владимир Дрыжак. Срочное погружение" - читать интересную книгу автора

а лежал с закрытыми глазами и думал. Или слушал, что говорят
другие.
Круг тем у местных обитателей был весьма ограничен.
Говорили о погоде, о сезоне, о возможном потеплении или
похолодании. О том, что кто-то там обещал прислать еще один
вагончик под красный уголок, где будет телевизор и газеты.
Газеты здесь и так попадались, но только те, что прибывали с
мусором - от месячной, до годичной давности. Попадались и
телевизоры... Еще говорили о рыбалке, о женщинах, о выпивке
и закуске. Ни того, ни другого, ни третьего здесь не было.
Из всех удовольствий были только папиросы "Беломор",
Фадина все это совершенно не волновало. И вообще эти
вечерние разговоры напоминали ему театр абсурда, где каждый
актер старательно играет свою идиотскую роль.
Они все делали вид, что ничего не случилось, хотя каждый
понимал, что с ним произошло нечто из ряда вон выходящее.
Никто из них не знал, чем все это для него кончится, но на
всякий случай сохранял свое лицо. Зачем его было сохранять?
Скорее всего для того, чтобы не свихнуться. Ведь сидят же
люди по несколько лет в лагерях... Но там эти люди,
во-первых, знают, за что сидят и сколько еще сидеть. Они
живут БУДУЩИМ... А эти? Фадин решительно не понимал их. Если
бы однажды хоть кто-то подошел к нему, пожаловался на
судьбу, посетовал на обстоятельства, или, например,
попытался выяснить, кто такой Фадин, кем он был раньше и что
думает делать теперь, то Фадин, быть может, не стал бы
играть в молчанку и тоже сделал бы свой шаг навстречу. Но
нет, этого не случалось. А сам Фадин был не из той породы.
Плакаться в жилетку он не умел, а лезть кому-то в душу не
считал возможным. В целях самозащиты. А кроме того, он здесь
решил для себя не опираться на чью-либо помощь ни в каком
деле. Потому что уже давно потерял веру в людей. Мало того,
уже довольно давно он в них не нуждался. То есть, как член
общества, он испытывал потребность во взаимодействии с ним.
Но только в целом, а не с каждым индивидом в отдельности.
В детстве Фадин был до крайности стеснителен, и, чтобы не
казаться смешным, сторонился ребят своего возраста. По той
же причине первым лез в драку, если кто-то его задевал
словом или действием, - боялся показаться смешным и
беспомощным. Дрался отчаянно, но, если противник был
повержен или давал реву, страшно смущался. Вплоть до того,
что бежал с поля боя и рыдал где-нибудь за углом. Его
находили и тащили в учительскую, где требовали обещаний
немедленно измениться к лучшему, привести завтра родителей и
извиниться перед потерпевшим. Фадин не помнил, чтобы в
детстве он когда-либо перед кем-либо извинялся. Не мог, и
все тут. Это было для него хуже казней египетских. И чтобы
не подвергаться лишний раз этим пыткам, старался держаться в
стороне, чтобы ненароком его не задели. Сам он первым
никогда и никого не трогал.