"Юрий Дружников. Интервью: "Россия такая большая, что лучше видна издалека"" - читать интересную книгу автора

ЛУКШИЧ: Какого, так сказать, положение вашего творчества по отношению к
родине?
ДРУЖНИКОВ: Большая часть моих книг -- о России и поэтому там много моих
потенциальных читателей. Но ведь я опять противоречу принятымтам мнениям. В
Москве вышел новым изданием мой "Узник России" -- иная биография Пушкина.
Доказываю, что великий патриот был потенциальным эмигрантом, отказником, как
мы грешные, хотел бежать из России и, главное, никогда в нее не
возвращаться. Пушкин -- национальная святыня, последняя патриотическая
опора. Русская монархическая газета в Буэнос-Айресе назвала статью обо мне
"Ненавистник России". А если серьезно -- ведь это не я грешный, а великий
поэт называл Русь проклятой, писал, что ненавидит свое отечество с головы до
ног. Духовно Пушкин близок нам, эмигрантам. Впрочем, сейчас все смешалось.
Интеллигенция всегда живет в скептическом состоянии духа. Один старый
писатель в Москве на мой вопрос, не собирается ли он на Запад, ответил: "А
зачем мне уезжать, мне и здесь плохо". Конечно, есть и непонимание, и
зависть,потребление, но письма российских библиотекарш, которые получаю в
Калифорнии, дышат любовью к хорошему чтению. Хочу заметить, что "своим
человеком", а тем более, "любимым писателем" быть там сейчас, конечно,
трудно: Россия при жизни художника ругает и делает великим писателем после
смерти. "Они ценить умеют только мертвых" -- это Пушкин сказал, а
повторилПастернак.
ЛУКШИЧ: Какого рода ваши контакты с Россией?
ДРУЖНИКОВ: Контакты разные, непростые. Когда бываю там, приглашают на
радио и телевидение, но не всегда упоминают, где я живу, как будто вернулся.
Печатаются мои книги (вернее, перепечатываются из эмигрантской прессы). В
толстых журналах сидят пожилые экспертши, работающие по принципу Карела
Чапека. У него критик говорит писателю: "Вы должны писать так, как писал бы
я если бы умел". Цензуры и идеологии старой нет, но традиции "самого острого
оружия партии" живы. Авторов все еще делят на своих и врагов, подчас
печатают только мнения, которые разделяют в данный момент сами. Начальство
их по-прежнему гипнотизирует. К сожалению, проблема авторских прав стала еще
хуже, чем до распада. Продают в собственность
заводы и землю, а продукцию чужого ума считают своей, будто это грибы
из леса.
Многие люди, творившие гадости, сидят там если не на тех же, так на
аналогичных местах. Писатели-палачи и жертвы сегодня оказываются рядом на
телевстречах и за редакционными столами. На допросе на Лубянке в 85-м мне
"предъявляли рецензии" на публикации моей прозы за границей. Рецензии
доказывали, что я антисоветчик и пора меня сажать. Подписи были: "Член Союза
писателей" (без имени). Кто именно писал на всех нас эти доносы? Ведь
исключали, сажали и высылали на основе этих сочинений. Разве можно было
такое представить себе в Германии после Второй мировой войны?
Об эмиграции все еще не сказано достойное покаянное слово, слово
извинения за многолетний обман, массовые публичные оскорбления. А
благодарность за сохранение духовных ценностей, которые там уничтожили бы?
Родина этого не делает, -- тем хуже для ее нравственного сознания.
ЛУКШИЧ: По-вашему, эмиграция полезна?
ДРУЖНИКОВ: Без эмиграции сейчас не было бы части русской литературы,
которую спасали и издавали только на Западе. Для меня эмиграция была
единственным средством выжить, опубликовать написанное, то, что было