"Юрий Дружников. Рассказы и притчи" - читать интересную книгу автора

- Разочарование, - философски заметил он, - следствие избыточных
восторгов. Скоро все станет на место. Откроется нечто таинственное,
непостижимое. Театр выше быта, суеты. Театр - часть жизни, это так, но он
выше жизни, как цветы выше корней. Во-он, видишь, бежит по коридору актриса,
заслуженная, между прочим? Она вчера перепила, ночь провела, ей самой
неизвестно с кем, и опоздала. Сейчас ее выматерит режиссер. Потом она
закурит, расскажет ему похабный анекдот, и он успокоится. А она потихоньку
сбегает в буфет опохмелиться, вернется, выйдет на сцену и вдруг преобразится
в чистое и божественное создание, в которое влюбится ползала.
- Но как, в чем секрет?
- В ней что-то включается... Так деревянный ящик превращается в рояль
или в телевизор, способный открыть мир. Чудо, брат! Театр - это Золушка.
Под рваным платьем скрыта красота: прекрасное тело и гармоничная душа. Стучи
копытами, старайся! Сделаем тебе рекомендацию в театральный вуз.
Федорчук оказался прав: постепенно я вошел в колею, на грязь перестал
обращать внимание, постигал душу Золушки, одетой в лохмотья.
В мужской артистической, когда пошли в ход костюмы и грим, статистов
стало набиваться полно. Все они были студентами, старше и опытнее меня. Мне
просто повезло. А может, и не просто, хотел думать я. Не бездарней же я
натуральной лошади!
Гримировались стоя, оттесняя друг друга от банок с красками, в которые
лезли руками. Мне одному не надо было гримироваться: в отличие от красных и
белых солдат, лошадь на сцене не появлялась. Она стояла у кулисы, там, где
из стены торчала красная коробка с надписью: "При пожаре разбей стекло и
нажми кнопку". Стекло было уже выбито, оставалось нажать.
Когда ни красные, ни белые солдаты на сцене не требовались и режиссер
был занят с актерами, мы собирались на узкой площадке винтовой лестницы,
ведшей вверх, на чердак, и вниз, в оркестровую яму. Иногда к статистам
подбегали актеры взять закурить, за это расплачивались шутками. Вдруг от
скуки кто-нибудь нажимал красную кнопку в коробке и кричал:
- Атас, ребята! Сматывай удочки!
Все разбегались и прятались, кто где мог, но так, чтобы следить за
происходящим.
Вскоре по скрипучей лестнице сползал с чердака пожарник дядя
Константин. Толстый, абсолютно лысый, в военной гимнастерке с широким
ремнем, дотаченным, по-видимому, куском пожарного шланга, дядя Константин
держал наперевес огнетушитель и, тяжело дыша, оглядывался: где горит?
Впрочем, не раз обманутый, он, наверное, и сам не верил, что может быть
пожар. А когда у него начинала выть сирена, спускался по обязанности,
обозначенной в инструкции, и за это ненавидел хулиганов.
Убедившись, что нигде ничего не горит, дядя Константин подходил к
кнопке и обнюхивал ее, словно хотел по запаху найти преступника или искал
отпечатки пальцев. Константин заслонял спиной кнопку и, все еще держа
огнетушитель наперевес, будто он готов немедленно отразить нападение
поджигателей театра, хриплым от неупотребления голосом спрашивал:
- Хто жал? Я спрашиваю, хто жал?!
Вокруг никого не было.
Дядя Константин поправлял ремень, стягивал гимнастерку за спиной и
более спокойно прибавлял:
- Выясню! Все равно выясню, хто жал. Подам дирекции докладную, пускай