"Юрий Дружников. Изгнанник самовольный (Роман-исследование о Пушкине)" - читать интересную книгу автора

в городе, который он называет мертвой областью рабов, ему плохо. Он живет в
немилой ему, "сей азиатской стороне".
Не известно, принимали ли участие в хлопотах по поводу выезда Пушкина в
Варшаву братья Тургеневы или еще кто-либо, кроме Вяземского, но усилия не
увенчались успехом. Да и сам Вяземский, судя по его письмам, рвется из
Варшавы в Париж. Между тем гадалка уже предсказала Пушкину дальную дорогу, о
чем он сам вспоминал двадцать лет спустя.
А времена менялись. Выступая в Варшаве, Александр Павлович обещает дать
России конституцию, какую он дал Польше (что могло укрепить Пушкина в
стремлении туда перебраться). В Польше появилось нечто вроде парламента. На
открытии Польского Сейма Александр размышлял о законно-свободных
учреждениях, которые он надеется распространить. Европа очень беспокоилась
по поводу произвола, царящего в России, и Александр в беседе, которая была
опубликована на Западе, говорил о том, что скоро другие народы России, вслед
за Польшей, получат демократию.
Либеральные воззрения Александра преподносятся Западу, а внутри он,
только что получивший звание фельдмаршала Прусской и Австрийской армий,
поощряет деятельность Аракчеева. Послабления, которые начали было ощущаться,
к 1819 году отменяются. Время надежд на перемены, время новых противоречивых
идей уходит в прошлое. Наступает период завинчивания гаек внутри, который
всегда сопровождается опусканием железного занавеса.
Брожения в странах Европы заставляют глав государств искать пути к
договорам для защиты порядка, и русское правительство, вступая в такие
контакты, находит для себя двойную выгоду: под предлогом опасности
ужесточать дисциплину внутри и расширять сферы своего политического и
военного влияния вовне. Сильные мира сего, которых Пушкин, смеясь, два года
назад назвал "всемирными глупцами", на самом деле таковыми вовсе не были.
Теперь Пушкину уже было не до смеха.
Эйфория, связанная с возвращением русской армии из Европы домой, теперь
сошла на нет. Просветительские и либеральные идеи затухали на глазах. Те,
кто вернулись, думали, что возврата к старому режиму быть не может, однако
теперь европейские начала вытравлялись, оставались традиционные, азиатские.
Оказалось, что общественное мнение, которое сложилось в кругах
интеллигенции, ничего не стоит, с ним можно не считаться. В университетах
началась борьба с иноземной наукой. Инстанции были озабочены укреплением
подлинно русских убеждений, под которыми подразумевалась преданность
престолу. Высказывать публично мнение, официально не принятое, становилось
снова опасно. Общественная жизнь ушла в подполье.
Идея развития России по американскому пути с введением конституции и
отменой рабства, та идея, которую в течение нескольких лет вынашивали
декабристские группы, в сущности, первые зачатки партий в стране, в принципе
была мало реальной. "В Африке и Америке начинают чувствовать сие беззаконие
и стараются прекратить оное, а мы, россияне, христиане именем, в недрах
отечества нашего имеем защитников сей постыдной, сей богопротивной
власти!"- доверяет бумаге свои мысли декабрист А.Н.Муравьев в это время. За
свободой надо ехать на Запад.
Николай Тургенев сообщает брату Сергею: "Мы на первой станции
образованности",- сказал я недавно молодому Пушкину. "Да,- отвечал он,-
мы в Черной Грязи". Так называлась первая станция по дороге в Петербург.
Наступало время, привычное для русских людей в возрасте и приводящее в