"Владимир Николаевич Дружинин. Завтра будет поздно " - читать интересную книгу автора

росту громоздких шароварах, приложил руку к огромному кожаному шлему и
отрекомендовался капитаном Михальской.
У нее есть еще одно звание, невоенное, - кандидат филологических наук.
Знает пять языков.
В танковой дивизии Михальская ездила в "звуковом" танке, у нас она
летала: да, поднималась на самолете над немецким передним краем и кричала
оттуда, с высоты, в микрофон.
Штабные машинистки прозвали ее "Юрием Павловичем". За шаровары и
кирзовые сапоги. Им невдомек, что Михальская - наша гордость. Мы все
гордимся ею, а я...
Нет, об этом не надо!
Сучки, комья мерзлой земли застучали по крыше звуковки. Ударило ближе.
- Всю ночь сыплет. Ну так что же вы молчите, Саша? Выкладывайте.
- А вы в курсе?
- Отнюдь. - Она улыбнулась. - Майору, очевидно, понадобилась поэтесса?
Поэтессой ее называет наш майор. Стихов она не пишет. Но в обращении к
немцам любит вставить цитату из Гете или из Гейне. Что особенно удалось Юлии
Павловне, так это новогодняя передача. Очень уж трогательно напоминала она о
семьях, покинутых в Германии. В ту ночь крутили еще пластинки с праздничными
немецкими песнями - их принес с собой саксонец-антифашист.
Саксонец сидел у проигрывателя, беззвучно плакал и ронял слезы на
кружившуюся пластинку, на золотую дорожку от лампочки, дрожавшую на ней.
Песня о елочке, о зеленой елочке с игрушками неслась через траншеи, через
воронки, надолбы, неслась над позициями дальнобойных пушек, бивших по
Ленинграду. В ту ночь они безмолвствовали. Голос Михальской призывал солдат
и офицеров вспомнить своих жен и детей, переходить к нам ради их будущего.
Так она ничего не знает! Шабуров, значит, не сказал ей. Ему, положим,
горя мало. Он заявит, что отвечает за технику, прочее его не касается. И
прибавит свою любимую фразу, ставшую у него привычной в последнее время:
"Одним фрицем меньше".
- Неприятная история, Юлия Павловна. К нам шел перебежчик... И не
дошел...
- Фу, черт! Как же?..
Знал я немного. Наш разведчик наткнулся на немца, на раненого немца, и
приволок его уже мертвого. А потом выяснилось: немец направлялся к нам. С
нашей листовкой. Она была зажата в его руке.
- Да, печально. - Обжигаясь, я допивал чай. - Один-единственный
перебежчик из Саморядовки...
В Саморядовке засело тысячи полторы немцев - остатки разбитой
авиаполевой дивизии. Поток нашего наступления вот-вот охватит их. Им худо в
Саморядовке, они в котле. Но не уходят, вцепились намертво.
- Скверно, Саша! Майор, бедняга, в отчаянии? - Михальская выдохнула
комочек дыма. - Честное слово, я ничего не знала.
- Шабуров невозможен.
- Да, тут я пас, Саша. Майор просил меня повлиять на него. Меня! Святая
наивность!
- Теперь отдохнете, - сказал я.
- Вы комик, Саша! Я разве к тому?.. - Она с силой воткнула окурок в
пепельницу. - Пустяки это, и не хочу я отдыхать.
- Придется, Юлия Павловна, - ответил я. - Донесение приказано послать с