"Владимир Николаевич Дружинин. Завтра будет поздно " - читать интересную книгу автора

Ох, сила! У вас "Очи черные" есть?
- Никак нет, - сурово отрезал Шабуров.
- Жаль. Замечательная вещь! Добре, я Кураева сначала к вам направлю, -
прибавил он неожиданно. - Может, почерпнете что-нибудь.
- Отлично, - ответил я, усвоив лишь то, что увижу сейчас Кураева.
- Штабной драндулет фрицевский, - сказал капитан. - В воронке застрял.
Гитлер капут! - Он засмеялся.
Вскоре к звуковке приблизился конвой - три наших солдата во главе с
сержантом Кураевым - и двое тощих пленных в зеленых шинелях. На одном шинель
была длинная, чуть не до пят, у другого едва прикрывала колени. Кураев
поздоровался без тени удивления. Будто именно сегодня, в этот час он ждал
встречи со мной.
Шофер и писарь сдались добровольно. Завидев наших пехотинцев, они вышли
из машины и, крича: "Гитлер капут!", подняли руки. В машине оказались
бумаги. Кураев и солдаты набили ими вещевые мешки.
Я бегло опросил пленных. Они прибыли на передовую недавно, с
пополнением. О "креатурах" Фюрста, об убитом перебежчике не имеют понятия.
Но о Фюрсте, конечно, слышали. О "герое дивизии" им говорили еще в тылу.
Читали ли они нашу листовку о Фюрсте? Писарь, юный, косоглазый, похожий
на озябшего кролика, ответил, переминаясь и стуча зубами:
- Нам показали вашу листовку перед строем. Фюрста у вас нет. Чистая
пропаганда.
Как многие пленные, он произносит это имя с иронией.
- Но как же нет Фюрста? А фото?
- Нашли похожего, одели в форму, и вся игра! - сказал юнец с
апломбом. - Пропаганда! - повторил он. - Мы тоже вас обманываем. На то
война.
- А своим вы верите?
- Не всегда, господин офицер. Но Фюрст мертв, у командования точные
сведения. Безусловно! Наш унтер-офицер - очевидец. Фюрст при нем покончил с
собой. Приложил пистолет к виску и последней пулей...
- Пропаганда, господин офицер, - подал голос шофер. - Она не может быть
правдой.
Бойцы выкладывали из мешков бумаги. Конторские книги, синие и зеленые
папки с орлами рейха, со свастикой. Документы мы оставили у себя. Пленных
увели.
Весь остаток дня, трясясь в машине, я разбирал немецкие бумаги. Нам
повезло. В наши руки попали бумаги второго батальона авиаполевой дивизии,
того самого, в котором служил Фюрст.
"Дорогой Буб!" - бросилось мне в глаза. В особом конверте хранилась
пачка писем, все они были адресованы Бубу и заканчивались неизменно: "Твой
старый папа". Во многих местах чей-то красный карандаш подчеркнул
машинописные строки. Резкая жирная черта выделяла несколько слов
по-французски.
"Aide toi et le ciel t'aidera", - прочел я. - "Помогай себе сам, тогда
и небо тебе поможет".
Вот она наконец пословица, так заинтриговавшая нас! Да, конечно, та
самая. "Креатуры" недаром навострили уши. "Старый папа" довольно ясно
указывал сыну выход из войны.
Сначала я читал только подчеркнутое, выискивал самое нужное для нас, а