"Владимир Николаевич Дружинин. Завтра будет поздно " - читать интересную книгу автора

Ефрейтор - длинный, костлявый, бледный, с синевой под глазами - лежал
на соломе. Он страдал от какого-то недуга или притворялся больным. Фамилия у
него оказалась не простая, с приставкой "фон".
- О, да, именно благородно, - произнес он. - Ты, Гушти, совершенно
прав.
При этом он косил глаза на солому, где лежал его серебряный портсигар с
монограммой. Нет, именитый ефрейтор не мог поднять глаз на солдата. Не мог
смотреть на него иначе, как сверху вниз.
- А вы имеете право мстить нам, о да! О боже мой, конечно, имеете
право!
Однако ефрейтор решил не дожидаться нашей мести. Обоих страшила
перспектива нашей атаки со шквалом снарядов, с "катюшами". "Катюши" -
ужасное оружие! Советские листовки не лгали: удары Красной Армии
усиливаются. Да, они читали листовки, а однажды возле Колпина - ефрейтор
произнес "Кольпино" - русские агитировали с самолета. Он летал над
траншеями, и оттуда, с неба, говорила женщина. Да, женщина! Подумайте
только...
Увы, ни тот, ни другой не могли сообщить мне ничего нового о
преступлении "креатур" Фюрста. Дело было в соседней части. Что же касается
самого Фюрста, то он известен в дивизии. О его смерти было объявлено в
приказе.
- Фюрст сатана! - воскликнул солдат. Он встрепенулся, откинул голову,
стал будто выше ростом, шире в плечах. Сильно сгибая колени, он тяжелой
медвежьей походкой пошел по соломе.
Теперь ефрейтор удостоил солдата взглядом. Поднял брови, потом
задохнулся от смеха:
- Ферфлухтер! Да, да, Эрвин Фюрст, хоть и нехорошо смеяться над
покойником.
Эрвин? Но ведь и тот Фюрст тоже Эрвин. Обер-лейтенант Эрвин Фюрст,
командир третьей роты. Я запомнил его имя, так как часто читал у микрофона
перечень офицеров, находящихся у нас в плену.
- Мы слыхали, - сказал солдат. - Только у нас никто не верит.
- Почему?
- Фюрст в плену? Невозможно!
- Но почему же?
- Такой человек, как Фюрст, - с чувством проговорил ефрейтор, - не мог
сдаться в плен.
Оказывается, нашлись свидетели, которые видели, как обер-лейтенант
защищал свою честь. Он убил пятерых русских и последним выстрелом покончил с
собой. В дивизии его чтят, как героя.
- Ну-ка, Гушти, - снисходительно молвил "фон", - изобрази господину
офицеру еще кого-нибудь.
- Рейхсмаршал Геринг, - бойко объявил Гушти, зашипел, выпятил живот и
начал надуваться, словно резиновый шар.
- Хватит, - остановил я его. - У меня еще есть вопросы.
Гушти мне понравился. Надо побольше разузнать о нем, об этом
весельчаке, сыплющем хлесткими солдатскими словечками, актере, живчике. Юлия
Павловна будет в восторге. Да и майор тоже.
Немец выпустил изо рта воздух, обмяк и смотрел на меня с улыбкой.
Он был встревожен и все-таки улыбался, переминаясь с ноги на ногу. Я