"Владимир Николаевич Дружинин. Завтра будет поздно " - читать интересную книгу автора Ефрейтор - длинный, костлявый, бледный, с синевой под глазами - лежал
на соломе. Он страдал от какого-то недуга или притворялся больным. Фамилия у него оказалась не простая, с приставкой "фон". - О, да, именно благородно, - произнес он. - Ты, Гушти, совершенно прав. При этом он косил глаза на солому, где лежал его серебряный портсигар с монограммой. Нет, именитый ефрейтор не мог поднять глаз на солдата. Не мог смотреть на него иначе, как сверху вниз. - А вы имеете право мстить нам, о да! О боже мой, конечно, имеете право! Однако ефрейтор решил не дожидаться нашей мести. Обоих страшила перспектива нашей атаки со шквалом снарядов, с "катюшами". "Катюши" - ужасное оружие! Советские листовки не лгали: удары Красной Армии усиливаются. Да, они читали листовки, а однажды возле Колпина - ефрейтор произнес "Кольпино" - русские агитировали с самолета. Он летал над траншеями, и оттуда, с неба, говорила женщина. Да, женщина! Подумайте только... Увы, ни тот, ни другой не могли сообщить мне ничего нового о преступлении "креатур" Фюрста. Дело было в соседней части. Что же касается самого Фюрста, то он известен в дивизии. О его смерти было объявлено в приказе. - Фюрст сатана! - воскликнул солдат. Он встрепенулся, откинул голову, стал будто выше ростом, шире в плечах. Сильно сгибая колени, он тяжелой медвежьей походкой пошел по соломе. Теперь ефрейтор удостоил солдата взглядом. Поднял брови, потом - Ферфлухтер! Да, да, Эрвин Фюрст, хоть и нехорошо смеяться над покойником. Эрвин? Но ведь и тот Фюрст тоже Эрвин. Обер-лейтенант Эрвин Фюрст, командир третьей роты. Я запомнил его имя, так как часто читал у микрофона перечень офицеров, находящихся у нас в плену. - Мы слыхали, - сказал солдат. - Только у нас никто не верит. - Почему? - Фюрст в плену? Невозможно! - Но почему же? - Такой человек, как Фюрст, - с чувством проговорил ефрейтор, - не мог сдаться в плен. Оказывается, нашлись свидетели, которые видели, как обер-лейтенант защищал свою честь. Он убил пятерых русских и последним выстрелом покончил с собой. В дивизии его чтят, как героя. - Ну-ка, Гушти, - снисходительно молвил "фон", - изобрази господину офицеру еще кого-нибудь. - Рейхсмаршал Геринг, - бойко объявил Гушти, зашипел, выпятил живот и начал надуваться, словно резиновый шар. - Хватит, - остановил я его. - У меня еще есть вопросы. Гушти мне понравился. Надо побольше разузнать о нем, об этом весельчаке, сыплющем хлесткими солдатскими словечками, актере, живчике. Юлия Павловна будет в восторге. Да и майор тоже. Немец выпустил изо рта воздух, обмяк и смотрел на меня с улыбкой. Он был встревожен и все-таки улыбался, переминаясь с ноги на ногу. Я |
|
|