"Владимир Николаевич Дружинин. Державы Российской посол (Роман) " - читать интересную книгу автора

"Муж глупый, старый и пьяный", - напишет о нем Борис, не скрывая
презрения.
Здесь же, под косыми взглядами седобородых, фузелер Куракин словно на
кадке, дышащей паром в голое седалище. Старики щурятся, пытают - каково
служить нынешнему царю? Толкуют, есть ли расчет тянуть лямку. Прежде
боярину - и должность боярская, всяческое кормление и, само собой, почет.
Прапорщиком станешь? Эка! Велико ли оно, прапорщицкое жалованье? А
полковник, чай, иноземец.
Аврашка Лопухин, тот сказался немощным, от экзерциций стараниями
сестры отчислен. Умный пример Борису. На царя не уповай, о своем доме, о
семье имей радение.
Аврашка и без того жирен, боров сопливый. Немощен! Ленью называется
та немощь. Борис от злости наливался водкой. Чирьи разболелись пуще. Утром
стонал, натягивая на себя военное, честил Аврашку, старцев, женитьбу.
Вскоре после рождества бабки Ульяны не стало. Умерла спокойно, словно
подвела урочную черту, завершила счета, занесла в реестр все рубли, все
десятины, меры зерна.
Свадьбу Борис сыграл полгода спустя, в июле, и тем не менее была она
омрачена сиротством. Не тот порядок, как при бабке, не то угощенье. То
пересол, то недосол. Ксения лишь к концу пиршества открыла лицо. Борис пил
и не пьянел - робел перед брачной ночью.
Очутившись наедине с женой, в спальне, вспомнил полнотелую Лукешку -
портомойку, которую ему указала бабка для экзерциции амурной. Придя в
отчаянность, схватил Ксению и кинул на кровать - точно так, как обходился
с той, на сеновале. Рвал бархат, шелк, полотно, прорываясь к женщине,
слепо натыкался на застежки, бранился, изнемогая от неподатливости
бесконечных, непроходимых одежд.
Воистину мужем и женой они, измученные метаниями, жарой, сделались на
рассвете. Ксения, пряча лицо в ладошки, прошептала:
- Рожать скоро?
- Завтра, - бросил Борис, засмеявшись. Потом успокоил, видя, как жену
заколотил плач.
С брачного ложа - в полк, на потеху, в точности как царь. Офицерский
экзамент предстоит отвечать не словами, а делом - в баталии.
Осень подарила москвичам зрелище небывалое - через весь город
прошествовали потешные войска. Полк Преображенский в зеленых мундирах,
полк Семеновский в синих, отряды налётов и нахалов, полки Бутырский,
Лефортовский, а впереди не воевода в латах и в шлеме и не царь, а
кривобокий царский шут, ковылявший в ботфортах и в огромной шляпе с
перьями. Рать двигалась к Симонову монастырю и дальше, на поле близ
деревни Кожухово, где возвышалась крепость короля польского.
Королем был все тот же Бутурлин, а победить его надлежало Федору
Ромодановскому, шутейно возведенному в градус короля Плешпурхского.
"Любил пить непрестанно и других поить и ругать и дураков при себе
имел и ссоривал и приводил в драку и с того себе имел забаву" - так
напишет Куракин о князе Ромодановском, состоявшем на соборах в ранге
кесаря, а по службе - главой зловещего Преображенского приказа.
Кожуховское сражение затянулось, - мешали дожди и именины Лефорта. К
тому же поначалу не соблюдались правила игры - бомбардир Преображенского
полка Петр Алексеев гневался и приказал польского короля, уже