"Александр Васильевич Дружинин. Полинька Сакс (Повесть) " - читать интересную книгу автора

человека.
Спасибо тебе за скорый ответ, за твоё участие и внимательность; больше
не за что тебя благодарить: советы твои никуда не годятся.
Я с жадностью раскрыл твоё письмо, колебание души моей так сильно, что
добрый совет, думал я, может наклонить всё дело на худую или хорошую
сторону; к несчастию, я горько ошибся.
Я ещё в силах разобрать твои доводы. Ты оправдываешь жену мою, хочешь
весь гнев мой обратить на Галицкого. Друг мой, жена моя не нуждается в
оправдании, скажу тебе более: и Галицкий прав.
Да что же мне из этого: разве в моём положении идея о справедливости
доступна до меня, разве она может получить практическое применение? Я знаю
без тебя, и она права, и он прав, и я буду прав, если жестоко отомщу им
обоим.
Раненый солдат с бешенством лезет на неприятельскую колонну: разве он
думает о том, что может убить не того человека, который его ранил? что даже
и ранивший его не виноват перед ним?
Я в отчаянии, я хочу мстить, и придёт ли мне в голову подумать о
результате моего отчаяния?
Да что я говорю: я хочу мстить! В том-то и дело, что у меня нет
решимости даже на это злодейское намерение. А если б была решимость, у меня
нет средств для мщения. Что мне делать с этим ребёнком, который сам не
понимает того, что он настряпал! Не армянин же я, чтоб похаживать с кинжалом
около "злодея" и "изменницы" {22}, я не обладаю тем искусством, с которым
иной важный господин умеет каждую минуту терзать несчастную свою жену,
заставлять её платить годами мучений за час заблуждения, да ещё заблуждения
ли?
Ты говоришь, чтоб я призвал на помощь свой разум и обратил бы его против
страсти. Ты советуешь мне призвать на помощь и философию, и остатки
идеальных чувств, и привязанность к когда-то любимым теориям. Ты как будто
забыл, что я человек, и человек влюблённый, -- что доктринёрствовать и
строить теории легко на литературном вечере, легко в романе, а не в жизни...
Призвать разум! Да против кого? Не против страсти ли? Хорошо, если бы дела
шли так ровно и разум знал бы только бороться со страстью. А во мне разум
борется с разумом, страсть идет против страсти, я распался на два разума,
страсть моя разделилась надвое, и страшное междоусобие это не кончилось, и я
не знаю, чем оно кончится.
Я могу решиться на позорное дело, несмотря на моё отвращение к
злодейству, могу кончить любовь мою жалкою трагедиею, но среди всеобщей
ненависти, я знаю, ты один не обвинишь меня; я раскрыл перед тобою состояние
моего духа.
Я не могу отвечать и за следующий день; может быть, я явлюсь героем
великодушия; люди поглупее окрестят меня графом Монте-Кристо, пламенные
юноши почтут меня новым Жаком {23}, только ты один знай, что в моих
поступках не может быть ни злодейства, ни великодушия...
Я слаб перед судьбою: пусть обстоятельства решают и мою, и её, и его
участь; я умываю руки; у меня нет сил действовать!
Ты кончаешь своё письмо язвительными выходками против Гименея,
восхваляешь мне выгоды гордого одиночества, говоришь, что права женщин
святы, что женской любви никто не предписывает законов...
Прекрасные речи, дельные, хоть давно избитые замечания, а за ними опять