Моему другу Дом Жан-Мариа

Глава девятнадцатая, в которой Тисту делает последние свое открытие

Разные истории и рассказы никогда не кончаются там, где этого ожидаешь. Вы, наверно, думали, что повествование наше тоже подошло к концу, и были, конечно, уверены, что знаете теперь Тисту как свои пять пальцев. Но вы глубоко заблуждаетесь, ибо человека никогда толком не узнаешь. Недаром наши самые лучшие друзья частенько преподносят нам сногсшибательные сюрпризы.

Вполне понятно, что Тисту уже не скрывал ото всех своей тайны. Напротив, об этом так много и так упорно говорили, что Тис ту стал знаменитостью не только в Пушкостреле, но и во всем мире.

Завод работал во всю мощь. Девять труб были увиты сверху донизу сочной зеленью и яркими цветами. Цехи благоухали редкостными запахами.

Там изготовляли невиданные доселе ковры из роз для украшения квартир и обои из цветов, пришедшие на смену бумажным обоям и драпировкам из ткани. Выращенную цветочную рассаду отправляли из Пушкостреля целыми вагонами. Отец Тисту получил даже необычный заказ на украшение небоскребов, ибо живущие там люди нередко, как утверждали злые языки, страдали каким-то странным необъяснимым нервным расстройством, которое приводило к самым плачевным результатам: они выбрасывались обычно из окна на сто тридцатом этаже. Обитая столь высоко от земли, они поневоле чувствовали себя отвратительно, и посему многие из них полагали, что цветы помогут им избавиться от подобного помрачения рассудка.

Седоус стал главным советником по цветам и растениям. Тисту же продолжал совершенствовать свое искусство. Теперь он придумывал новые сорта цветов. Ему удалось сотворить голубую розу, каждый лепесток которой напоминал крохотный осколок иссиня-голубого неба; он вывел два новых вида подсолнуха: подсолнух цвета восходящей зари и подсолнух цвета пурпурно-медного заката.

После работы он обычно отправлялся в сад поиграть со своей давней знакомой — с выздоровевшей маленькой девочкой. Гимнаст же ел теперь лишь белый клевер.

— Значит, сейчас ты всем доволен? — как-то раз спросил пони у Тисту.

— Еще бы! Очень доволен.

— И ты не скучаешь?

— Ни капельки.

— Может, тебе не хочется расставаться с нами? Ты и впрямь останешься здесь?

— Ну конечно. Почему это ты задаешь мне такой странный вопрос?

— Да так уж…

— Что ты хочешь этим сказать? Неужто мои приключения еще не закончились?

— Поживем — увидим… — уклончиво ответил ему пони и принялся пощипывать свой белый клевер.

Через несколько дней после этого странного разговора весь Сверкающий дом облетела неожиданная весть, которая повергла в глубокую печаль всех домочадцев: старый садовник Седоус заснул и больше не проснулся.

— Седоус решил уснуть вечным сном, — объяснила Тисту мать.

— А могу я пойти взглянуть, как он спит?

— О нет, нет… Больше ты его не увидишь. Он отправился в долгое, долгое путешествие, из которого уже никогда не вернется.

Тисту ничего толком не понял из этого объяснения. «С закрытыми глазами никогда не путешествуют… — подумал Тисту. — И потом… если уж он собирался спать, то мог бы пожелать мне доброй ночи… А если он надумал куда-то там ехать, опять же мог бы со мной попрощаться. Все это совсем непонятно, от меня что-то скрывают».

Он побежал на кухню и стал расспрашивать кухарку Амели.

— Теперь бедняга Седоус уже на небесах… Он куда счастливее нас, — изрекла Амели.

«Если он и вправду счастлив, то почему же его называют беднягой? А если он бедняга, то как же он может быть счастливым?» — недоумевал Тисту.

Слуга Каролус придерживался совсем другого мнения. Из его слов вы ходило, что Седоус покоится в земле, на кладбище.

Словом, все это было неясно и крайне противоречиво. Где же он на небе или в земле? В этом надо было разобраться. Не мог же быть Cадовник В разных местах в одно и то же время!

Тисту отправился к Гимнасту.

— Я знаю, где садовник, — сказал пони. — Седоус умер.

Гимнаст всегда говорил правду, одну только правду, — это был один из его жизненных принципов.

— Умер?! — воскликнул Тисту. — Но сейчас же нет войны!

— Чтобы умереть, вовсе не нужна война, — ответил пони. — Ведь война это как бы своеобразное добавление к смерти… А Седоус умер потому, что был очень стар. Именно так и кончается всякая жизнь.

Тисту показалось, будто солнце вдруг померкло, лужайка превратилась в черную-пречерную пустыню, а воздух стал таким отвратительным, что и не продохнешь. Как раз в этом-то и проявляется горькое чувство тревожного беспокойства, знакомое, как полагают взрослые, только им од ним. Однако маленьким мальчикам и маленьким девочкам в возрасте Тисту тоже известно это чувство, которое именуется горем. Тисту обвил руками шею пони и, уткнувшись в его гриву, долго и безутешно рыдал.

— Поплачь, Тисту, поплачь, — приговаривал Гимнаст. — Без этого не обойдешься. Вот взрослые, например, стараются не плакать. Что ж, они ошибаются, потому что слезы у них застывают где-то в груди и тогда сердце их становится грубым и черствым.

Но Тисту был странным ребенком: он не пожелал смириться перед горем, втайне надеясь на свои чудодейственные пальцы.

Он вытер мокрые от слез глаза и немного успокоился. «В земле или на небе?» — повторил он про себя.

И Тисту решил отправиться сначала куда поближе. На следующий день после завтрака он вышел из сада и побежал на кладбище, находившееся на пологом склоне холма. Красивое, зеленое кладбище отнюдь не навевало грустных мыслей.

«Похоже, будто днем здесь горят ночные огни", — подумал он, глядя на прекрасные черные кипарисы.

Вдалеке он заметил садовника, стоявшего к нему спиной. Тот расчищал аллею. На какой-то миг у Тисту мелькнула безумная надежда… А вдруг?. Но вот садовник обернулся. Нет, это был самый обыкновенный кладбищенский садовник, ничем не похожий на того, которого Тисту искал.

— Извините, сударь, не знаете ли вы, где можно найти господина Седоуса? — спросил у него Тисту.

— Третья аллея направо, — буркнул садовник, не прерывая своей работы.

«Значит, как раз здесь…» — решил Тисту.

Он двинулся вперед, прошел между могилами и остановился перед последним, совсем свежим холмиком. На каменной плите начертано было следующее четверостишие, придуманное местным учителем:

И Тисту принялся за работу. «Пожалуй, Седоус не будет возражать против такого прекрасного пиона. Ему непременно захочется поболтать с ним», — решил Тисту. Он ткнул пальцем прямо в землю и немного подождал. Пион высунулся из земли, распрямился, расцвел, склонил над надписью свою тяжелую, словно кочан капусты, головку. Но каменная плита на могиле даже и не шевельнулась.

«Может, попробовать запахи?.. — подумал Тисту. — Ведь густые усы ничуть не мешали ему улавливать все окружающие запахи…» И недолго думая Тисту тут же вырастил гиацинты, гвоздики, лилии, мимозы и туберозы… За каких-то несколько минут могила Седоуса превратилась в восхитительный цветник. Но… но могила так и оставалась только могилой.

«А что. если вырастить какой-нибудь новый, неизвестный ему цветок?.. — все никак не успокаивался Тисту. — Ведь если даже очень устанешь, то все равно проснешься от жгучего любопытства…»

Но смерть потешается над загадками. Это она их сама задает.

Целый час Тисту всячески терзал свое богатое воображение, создавая никогда не виданные на земле цветы. Так он выдумал цветок-бабочку с двумя пестиками в форме антенн и с двумя лепестками, похожими на распростертые крылья, которые трепетно вздрагивали при малейшем дуновении ветерка. Однако все было напрасно.

Когда он, грязный, с перепачканными землей руками, ушел с кладбища, низко опустив голову, позади него осталась самая удивительная могила, которую когда-либо здесь видели. И все-таки, несмотря на все его ухищрения, Седоус так и не отозвался.

Тисту миновал лужайку и подошел к Гимнасту.

— Знаешь, Гимнаст…

— Знаю, Тисту, знаю, — вздохнул пони. — Ты открыл для себя непреходящую истину: смерть — это единственное зло, которое не одолеешь цветами. — И поскольку пони всегда был склонен к нравоучениям, он добавил: — Вот почему мне чудно глядеть на людей, которые только и стараются, как бы получше насолить друг другу.

А Тисту, запрокинув голову в небо, все смотрел на облака и размышлял…