"Юрий Дроздов. Записки начальника нелегальной разведки [V]" - читать интересную книгу автора

тревогой ожидать, когда меня окутает облако дыма и пара, поднимавшееся из
паровоза выше моста. Затем я перебегал на другую сторону моста и долго смотрел
вслед поезду, пока он не скрывался из виду. Стальная колея звала в дорогу
перестуком вагонных колес на стыках. Мать чувствовала: это пробуждение духа
странствий, страсти к скитаниям, к непоседливой жизни. Она оказалась права. Жена
и сегодня говорит, что из-за меня у нее все время сборы, дороги и опять сборы в
дорогу...
Отец мой, Иван Дмитриевич Дроздов, был офицером русской армии. Участвовал в
Первой Мировой войне, воевал на Юго-Западном фронте. За храбрость получил
Георгиевский крест и удар широким австрийским штыком в грудь. Но остался жив.
После 1917 г. служил в Красной Армии. Все годы Гражданской войны провел на
фронтах. Там же познакомился с моей матерью. Потом служил на разных должностях в
Белоруссии и на Украине. В первые дни Великой Отечественной войны ушел на фронт
и был тяжело ранен под Старой Руссой: разрывная пуля вырвала одно легкое.
Полтора года он провалялся в госпитале, а затем служил начальником штаба одного
из военных училищ и на военной кафедре Казанского Университета. Так что доживали
родители свой век в Казани, где когда-то отец начинал свою службу в русской
армии.
Мать, Анастасия Кузьминична Дроздова (Панкевич) - дочь садовника
помещичьего сада под Лепелем, что в Белоруссии. Вдовец-помещик дал ей
возможность закончить гимназию, секретарские курсы и устроил машинисткой на
английскую бумажную фабрику в Переяславле-Залесском.
Дед по матери Кузьма Панкевич крепко засел в моей памяти. После революции
он служил сторожем на Лепельском кладбище. Его избушка в одну комнату почти
вплотную примыкала к кладбищенской роще. Дед был молчалив, по-настоящему стар.
Он строгал для меня из тонких жердинок удочки и уводил ловить рыбу в одном из
затончиков старой Мариинской системы, построенной еще во времена Петра I и
Екатерины II. В период Гражданской войны в Лепеле были поляки. Поляков дед не
любил. Он не мог им простить, что польский жолнер тогда уволок у него оловянную
мыльницу.
Дед прожил более 90 лет и умер в 1943 или 1944 году. Точно не знаю. В 1975
г. перед отъездом в Нью-Йорк мы с женой во время поездки на машине по местам
детства посетили Лепель. С большим трудом, после многочисленных распросов
местных жителей нам удалось отыскать старую кладбищенскую сторожку, которая
теперь приютила других людей. (Я сфотографировал ее и послал фотографию матери.
После долгих изучений она и ее сестры из Витебска и Шклова признали избушку
своей.)
О деде там уже почти никто ничего не знал. Только старожилы, которых мы
обнаружили в одном доме, припомнили несколько скудных фактов. Во время войны дед
ушел в партизанский отряд; зимой 1943 г. заболел и, видимо, покинул отряд. Умер
недалеко от своей избушки: его нашли мертвым на какой-то могиле.
Для меня он - как дед Талаш из "Дрыгвы" ("Трясина") Якуба Коласа: простой,
добрый, отзывчивый и несгибаемый человек.

* * *

В 1937 г. отца перевели из Минска в Харьков, в одно из военных училищ. Моя
жизнь и учеба в украинской школе началась, можно сказать, с первого диктанта на
уроке украинского языка, когда я умудрился наляпать на одной странице 39 ошибок.
Так я соприкоснулся с "иностранным языком". Пришлось взяться за ум. Помогли