"Иван Владимирович Дроздов. Оккупация " - читать интересную книгу автора

головой, что, очевидно, означало: "Надо же... какая наглость. В журналисты
захотел". Но сказал он лишь одно слово: "Подождите", и вышел. Через минуту
возвратился вместе с подполковником. Тот был взволнован, кричал:
- Вечно вы!.. Как русский, так вам дипломы подавай. А где он учиться
мог - тебя он на фронте защищал! А твои соплеменники, между прочим, в
Ташкенте отсиживались, да в институтах учились.
- Но ведь журналистика, - бормотал старший лейтенант, - сами же вы
говорили.
- Ну, говорил - и что же, что говорил. Конечно же, хорошо, если с
дипломом, но этот писать может. Очерк его по радио передавали, я ещё тогда
думал: в газету бы этого парня.
Приказ о моём назначении был написан, и вот я во Львове, стою у входа в
большое серое здание, где находится редакция. Часовой указывает мне
лестницу, ведущую в подвал, и я, наконец, в огромном, плохо освещённом
помещении; у стен разместились наборные кассы, печатные станки с ручным
управлением, два большие стола посредине - вся типография дивизионной газеты
"На боевом посту".
Две девушки, сидевшие за кассами, - одна чёрненькая, кудрявая, другая
беленькая, прямоволосая, - повернулись ко мне. Прямоволосая славянка мило
улыбнулась:
- Мы ждали вас. Проходите. Скоро придёт редактор.
Куда проходить, не сказали. Избрал дальний угол с большим штабелем
газетных подшивок и каких-то бумажных тюков, прошёл туда и положил на
штабель фибровый, изрядно побитый и потрескавшийся чемодан, с которым прошёл
и проехал всю войну и в котором одиноко лежали две пары нижнего армейского
белья - всё моё имущество и богатство. Казалось бы, странно это - ведь я
прошёл пол-Европы, освобождал Яссы, Будапешт - и был не простым солдатом, а
вначале летал на самолётах, потом, повинуясь капризам военной судьбы, стал
командиром фронтовой зенитной батареи, - казалось бы, трофеи должны быть. А
их не было. Только часы золотые на руке - солдаты подарили, да аккордеон
концертный был - тоже солдаты из королевского дворца вынесли, но его украли
где-то на квартире. Ничего другого не было, потому как всегда боялся: убьют,
а у меня в чемодане вещи чужие найдут. Вот и пуст мой чемодан, зато и
совесть спокойна.
Газетный завал оказался очень удобным для моего нового очага. Вначале я
положил на него чемодан, а затем, не дождавшись редактора и никого из
сотрудников и проводив кончивших свою работу девчат, я потушил свет и лёг на
газетные подшивки, а поскольку несколько дней был в дороге и почти не спал
совершенно, то уснул мертвецким сном, и неизвестно, сколько бы проспал, если
бы не разбудил старшина, который смотрел на меня хотя и без особенной
радости, но всё-таки с интересом и каким-то детским чувством неожиданного
удивления.
- Помнишь меня? - спросил старшина. И в голосе его прозвучало уже не
детское чувство снисходительного превосходства.
- Как же! Вы тот самый корреспондент...
- Верно. А фамилия моя?
- Бушко. Максим Бушко.
- И это верно. Тогда давай здороваться. Я только что-то не понимаю, как
это ты согласился принять должность литературного сотрудника? Ты что - в
Москве учился, факультет журналистики окончил?