"Андрей Дрипе "Последний барьер" (Роман о колонии для подростков)" - читать интересную книгу автора

остановиться на полуслове. Оно, лицо это, было погасшим и безжизненным.
Юноша сидел спокойно, руки сложены крест-накрест на крышке парты, но
неподвижный, устремленный вдаль взгляд свидетельствовал о том, что слова
Крума не достигают слуха ученика. Он даже не заметил, что учитель замолчал
и смотрит на него. Не будь у этого парня широко раскрыты глаза, можно было
бы подумать, что он заснул. Крум окинул быстрым взглядом задние парты. Да,
там, как всегда, несколько человек задремали и теперь, растолканные
соседями, хлопали сонными глазами и озирались по сторонам.
Крум, саркастически улыбаясь, отвернулся и стал смотреть на карту.
Какой же он все-таки идиот! В который раз забыл, что этой шпане абсолютно
начихать, как и о чем он рассказывает. И карта была для них не более чем
пестрое полотнище, в которое на перемене можно запустить губкой или
где-нибудь о краю написать на нем непристойное слово.
Спали несколько человек, - однако многие ли из тех, кто бодрствовал,
следили за его повествованием?
Двое, трое, а может, и вовсе никто? Некоторые имеют по географии даже
четверки, но это еще ни о чем не говорит. Интересно, остался бы сидеть на
своем месте и слушать его хоть один человек, если бы в класс вошел
старшина и сообщил, что в зону прибыла автолавка с сигаретами и банками
джема, а он, классный руководитель, разрешил бы всем желающим, не
дожи.даясь конца урока, пойти за покупками? Который из них не променял бы
его рассказ на пачку сигарет?
Скорей всего, такого не сыщется, и четверочники, может быть, удрали бы
первыми.
Крум повернулся к классу. Межулис по-прежнему ничего не замечал. Ну да,
он был из тех, кто слушал программу повторно; десятый класс он закончил до
колонии, а посадить его в одиннадцатый в самом конце учебного года было
нецелесообразно. Наверно, этот оголец мнит себя профессором и не желает
обременять голову прописными истинами, хотя, конечно, все давно перезабыл,
даже если и знал что-нибудь.
Крум подошел к Межулису и стукнул указкой по блестящей откидной крышке
парты. Воспитанник вздрогнул, взглянул на учителя и, наморщив лоб,
медленно отвернулся.
- Что, перебил мечты на самом интересном месте?
Воспитанник молчал.
- Я с вами разговариваю, господин Межулис!
Межулис лениво поднялся и неловко застрял между скамьей и крышкой парты.
- Так о чем изволил задуматься, о поллитровке или о девчонках?
Воспитанник молчал.
И на таких вот оболтусов Крум угробил свои лучшие годы!
- Ты, может быть, считаешь, что я тут распинаюсь перед вами для
собственного удовольствия?
Я делаю это, милый мой, для того, чтобы в твоем хилом мозгу возник хотя
бы зачаток мысли, чтобы ты познал, что помимо рижских кабаков и твоих
потаскушек, которых у нас скромно именуют женщинами легкого поведения, на
свете существует кое-что еще, и мир не кончается на Дрейлинях и
Зиепниеккалнсе.
Я бы на твоем месте хоть для приличия сделал вид, будто слушаю! - все
это или нечто подобное он сгоряча оттараторил, потрясая указкой. А что
ответил ему этот мальчишка?