"Андрей Дрипе "Последний барьер" (Роман о колонии для подростков)" - читать интересную книгу автора

подвернулся. Тюкнул ему по зубам - он с копыт долой. А в кармане - мелочи
рубля на два; ботинки из искусственной кожи - совестно взять. Высыпали ему
медяки его за шиворот и оставили сидеть на тротуаре.
- Сколько зарабатывает твоя мать на "Ригас мануфактуре"?
- Не знаю, тоже не густо, но мануфактура она и есть мануфактура.
- Как это понимать?
- Если сами не понимаете, то и не надо. Семейная тайна, - и Николай
многозначительно улыбается.
- Так ты и ходил, значит, людей по зубам тюкал, - медленно произносит
Киршкалн и, помолчав, продолжает: - А матери тоже ведь случалось
возвращаться с работы поздно вечером. Если бы у нее вырвали сумочку или в
зубы тюкнули, что бы ты на это сказал?
- В моем районе такого быть не могло.
- А в других районах?
- Жука знают повсюду и его мутер тоже.
- Ну, а если бы все-таки тюкнули? Допустим, по ошибке? - Киршкалн
немного подается вперед, к Николаю.
- Кто ударил, тот бы со мной имел дело, - отрывисто говорит Николай. В
выражении его лица произошла какая-то перемена, черные брови стянулись к
переносице и похожи теперь на крылья ворона.
- Значит, свою мать ты жалеешь. А те, на кого нападаешь ты, тоже ведь
кому-то отцы, кому-то матери.
- Жалею? - переспрашивает Николай. - А вы знаете, кто моя мать? -
неожиданно резко спрашивает он. - Если вы из Чиекуркална, то должны знать.
А мне не стыдно. Мне наплевать. Она шлюха. Обыкновенная шлюха.
Николай вновь умолкает, брови медленно распрямляются.
- Мать, - после долгой паузы произносит он тихо и задумчиво, потом
бросает вызывающий взгляд на воспитателя. - Давайте лучше о другом, не о
бабах же болтать.
- В таком случае поговорим о твоем папаше.
Где он изволит нынче пребывать? - спрашивает Киршкалн, вспомнив графу в
деле, где против имени отца значится "место жительства и работы не
установлено".
- Папаша за Уралом коммунизм строит, - усмехается Николай. - Ну да.
Сперва был в Иркутске, потом где-то еще, черт его знает где. Все за
длинным рублем гоняется по большим стройкам. Я даже не знаю, какой он из
себя, папаша мой.
- Н-да, - Киршкалн пристально смотрит на Николая. - А сам-то ты как
намерен тут жить?
- Поглядим, там будет видно, - уклончиво отвечает паренек, и в глазах у
него снова вспыхивают нахальные желтые огоньки. - Досрочное мне не светит.
Дело тяжелое да и в изоляторе схватил четыре взыскания.
Звонит телефон. Киршкалн снимает трубку. Говорит учитель Крум.
- Ты как, очень занят? Я хотел поговорить с тобой насчет Межулиса.
- Заходи. Буду у себя, - отвечает Киршкалн и, положив трубку,
обращается к Николаю: - Итак, наше первое знакомство состоялось. Ничего не
попишешь, кроме тебя, у меня ведь еще двадцать пять таких огольцов.
- Когда меня переведут в отделение?
- Скоро, уже совсем скоро.
Они идут по коридору в помещение карантина.