"Сергей Довлатов. Собрание сочинений в 4 томах. Том 1" - читать интересную книгу автора

(об Эрнсте Буше), публиковалась также и отдельно, вне цикла, под названием
"Лишний"...
"Лишние люди" - традиционные герои классической русской литературы -
были подвергнуты остракизму и критикой, и общественным мнением. Казалось бы,
навсегда. В рассказах Довлатова "лишний человек" проснулся от столетней
летаргии и явил миру свое заспанное, но симпатичное лицо.
Положа руку на сердце, Довлатов и сам был "лишним". Не чудаком, как его
герои, нет. Личностью, чуждой здравого смысла и бренных желаний, его не
представишь. Взгляд его нацелен не в эмпиреи, а в пьянящий, когда не пьяный,
разлад нашей дурацкой действительности. Он полагал даже, что чем-то она
хороша, эта жизнь, - щедра на легкомысленные сюрпризы, гремит, бурлит, как
гейзер... Есть в ней несомненный проблеск страсти...
Печально, что этот живейший человек, виртуозный мастер слова, оказался
при жизни ненужным, лишним в отечественной, хотя и советской, культуре. Но -
полагал Сергей Довлатов - чем печальней, тем смешнее. Вывода о том, что
веселье есть норма жизни, из этого обстоятельства не получается. Жизнь, увы,
грустна.

6

Ну а что его ожидало, останься он в Питере? Почетное место в
"Справочнике Союза писателей СССР", строчка между Довжиком и Догадаевым? Это
в лучшем случае. Скорее же всего - судьба любимейшего им в ту пору Владимира
Гусарова, автора сочинения в облыжно документальном роде "Мой папа убил
Михоэлса". Когда эта вещь оказалась напечатанной за границей, Сережа даже
расстроился: "Опять меня опередили!"
Не знаю, к сожалению, теперь о Гусарове ничего. Много лет назад слышал,
что он подвизался грузчиком в каком-то московском гастрономе. Увы, и
"гласность" не вознесла этого конгениального Довлатову писателя. Видимо,
слишком уж он оказался "своим", не заграничным.
У самого Довлатова в суетливый ренессанс конца 80-х кое-что стали
печатать и на родине - в журналах "Звезда", "Октябрь"... Да и дальнейшая
перспектива грозила желанной некогда славой...
Перспективы угадывались верно, но ничему не помогли, ничего не
отвратили. На последней из подаренных мне автором книг - повести
"Иностранка" - надпись гласит: "Иностранцу Арьеву от иностранца же
Довлатова. С отечественным приветом. С."
Художник - всегда иностранец, в том самом пункте, где его застает
жизнь.
Интеллигентный человек фатально поражается несправедливому устройству
мира, сталкиваясь с бессмысленной - на его взгляд - жестокостью отношения к
нему окружающих; как же так - меня, такого замечательного, тонкого и
справедливого, вдруг кто-то не любит, не ценит, причиняет мне зло...
Сергея Довлатова - как никого из встреченных мною людей - поражала
более щекотливая обратная сторона проблемы. О себе он размышлял так: каким
образом мне, со всеми моими пороками и полууголовными деяниями, с моей
неизъяснимой тягой к отступничеству, каким образом мне до сих пор прощают
неисчислимые грехи, почему меня все еще любит такое количество приятелей и
приятельниц?..
В дни нашей последней нью-йоркской встречи (ноябрь 1989 года) Сережа