"Федор Михайлович Достоевский. Письма (1857) " - читать интересную книгу автора

скоро 10 лет. Он добр, с прекрасными наклонностями, с острыми способностями,
с честолюбием (это я заметил), но пылок, резов и, кажется, будет страстною и
горячею натурою. За верность портрета я ручаюсь. Но согласитесь, что если он
верен, то как легко этому мальчику совратиться с пути и впасть в дурные
наклонности! А вместе с тем, как легко при руководстве сделать из него
прекрасного человека!
Об этом-то я и прошу Вас, благороднейший Иван Викентьевич, будьте его
благодетелем, взгляните на него иногда попристальнее, и - только! более я не
смею Вас беспокоить моими просьбами. Что будет более, то произойдет от
Вашего благородного сердца. Добрые дела свободны. А я на Вас вполне надеюсь
во всем.
Простите меня за эту надежду, так высказанную, и позвольте мне с
чувством глубочайшего уважения иметь честь пребыть, милостивый государь,
Вашим покорнейшим слугою.
Ф. Достоевский.
Семипалатинск. 29 июля 1857 г.
Р. S. Простите меня еще за мой отвратительный почерк и не сочтите за
небрежность. Я краше писать не умею.

128. В. Д. КОНСТАНТ 31 августа 1857. Семипалатинск

Милостивая государыня и любезнейшая сестрица
Варвара Дмитриевна,
Благодарю Вас от души за письмо Ваше ко мне. Я чувствую честь, Вами мне
сделанную, и вижу расположение Ваше ко мне. Позвольте же мне называть Вас
именем сестры. Одно из задушевных желаний моих заслужить Ваше расположение,
а вместе с тем и всей, уважаемой мною, фамилии Вашей. Из письма жены моей к
Вам Вы узнаете причину нашего долгого молчания: мы непременно хотели
написать о Паше самые верные и окончательные известия. Я знаю, как Вы любите
Пашу, и потому считаю себя обязанным сообщить Вам о нем подробнее. Признаюсь
Вам, что помещение его в корпус мне было сначала не по душе. Я рассчитывал
иначе и все уговаривал Марью Дмитриевну подождать. Я уверен в своем (очень
близком) возвращении в Россию. Того требуют и мое здоровье и мои
обстоятельства. Там же, в России, я имею много способов и очень много
преданных мне и сильных людей, которые помогли бы мне пристроить Пашу
наилучшим образом, у себя на глазах. К тому же в Павловском кадетском
корпусе командиром батальона кадет мой родственник, муж моей младшей сестры.
Я думал, что в этом корпусе он был бы как в доме родных. Имея все это в
виду, я надеялся, что на прежнюю просьбу Марьи Дмитриевны (еще до
замужества) о помещении Паши в корпус не последует скорого ответа за
малолетством Паши. Но люди, которых я же просил прежде, так преданы нам, что
выхлопотали, несмотря на малолетство Паши, в виде исключения из общего
правила, принятие его в корпус. Нечего делать, мы с ним расстались. Марья
Дмитриевна рассуждала как мать и обрадовалась решительному и верному. По
размышлении и я примирился с мыслию расстаться с нашей и вот почему:
Сибирский корпус, во-1), превосходнейшее заведение, права его большие,
начальство редкое, неоценимое. Директором известный ученый генерал
Павловский; его имя произносится с благоговением в Омске. Инспектором
Ждан-Пушкин, которого я знаю лично, человек образованнейший, с
благороднейшими понятиями о воспитании. (Он очень хорошо был знаком с