"Федор Михайлович Достоевский. Письма (1870)" - читать интересную книгу автора

помогала мне переписывать до последнего времени; но внутренняя тоска ее,
тоска по родине - ничем не изгоняется. Не только надежда, но даже
уверенность полная, что весной, чуть степлеет, поедем в Россию; но и надежда
не ободряет ее. Доктора говорят, что тоска от болезни. Но (1) ведь это
ничему не помогает.
Конечно, Вам, во всяком случае, не может быть понятна вся тоска, все
страдание мое теперь; мы четыре года в разлуке и друг от друга отвыкли;
поверьте, по крайней мере, что ни об ком я не вспоминаю с таким чувством,
как об Вас.
Люба здорова и весела, милый и смышленый ребенок, любит нас, начинает
говорить, все понимает и уже ходит через всю комнату. Только она нам и
отрада здесь. О, поскорее бы к Вам! Как бы не задержало что-нибудь.
Иван Григорьевич передал мне желание милой Марьи Александровны, чтоб ей
посвящена была моя работа. Но этого никак нельзя сделать, несмотря на все
желание мое. Я уже отослал первую половину 1-й части, когда получил это
желание. Правда, тотчас же хотел было написать в редакцию, чтоб вставить
строчку о посвящении, потому что тогда еще наверно не начинали печатать. (2)
Но - остановился за совершенною невозможностию посвятить Марье
Александровне. В романе (3) (во 2-й и в 3-й части) будут места, которые хоть
и можно читать даже девушке, но все-таки нехорошо посвятить ей. Одно из
главных лиц романа признается (4) таинственно другому лицу в одном своем
преступлении. Нравственное влияние этого преступления на это лицо играет
большую роль в романе, (5) преступление же, повторяю, хоть о нем и можно
прочесть, но посвятить не годится. Когда посвящаешь, то как будто говоришь
публично тому, кому посвящаешь: "Я о Вас думал, когда писал это". Не знаю,
может быть, я рассуждаю неправильно. (6) Я еще далеко не дошел до того
места, и все будет, может быть, очень прилично; но теперь все-таки посвятить
не решусь.
И потому пусть голубчик Машенька извинит меня и не сердится. Если жив
буду, то докажу ей, при следующей повести, как мило мне было и как даже
тронуло меня желание ее, чтоб я посвятил ей мой труд. Это не фраза для
приличия, а буквальное выражение моего чувства.
Что написать Вам о подробностях нашей здешней жизни? Живем мы скучно,
по-монастырски, никаких развлечений, да и нет их здесь, театры подлейшие и
везде немецкие гимны фатерланду. Разве иногда на музыку сходим, когда еще
Аня была здоровее.
Морозы здесь ударили ужасные, доходило до 20 градусов, и даже и теперь
холод. Квартира же нам попалась прехолодная. Здешние печи без заслонок.
Топливо идет бессмысленно много, а тепла нет. Немцы хотят лучше мерзнуть,
чем перенять у русских печи. Россию здесь ненавидят.
Как ни старались мы уклоняться от знакомств с здешними русскими,
которых здесь множество, но не уклонились. Сами собой завелись некоторые.
Вообразите, я новый год должен был встретить на бале у нашего здешнего
консула. У Ани тоже несколько знакомств с здешними нашими дамами. Средства
наши иногда очень плохи, например в настоящую минуту, а уж это дурно при
нездоровье Ани. Послал в "Р<усский> вестник" просьбу о деньгах; не знаю,
скоро ли вышлют, а ужасно бы надо поскорее. Мало ли что может случиться!
Ужасно беспокоюсь. Правда, ожидаю еще получки из Петербурга. Издатель
Стелловский издал мой роман "Преступление и наказание". По совершенно
точному смыслу нашего контракта (еще 5 лет назад) он обязан мне тотчас же по