"Федор Михайлович Достоевский. Письма (1870)" - читать интересную книгу автора

вдохновение настоящее - и вдруг полюбил вещь, схватился за нее обеими
руками, - давай черкать написанное. Потом летом опять перемена: (3)
выступило еще новое лицо, с претензией на настоящего героя романа, так что
прежний герой (лицо любопытное, но действительно не стоящее имени героя)
стал на второй план. Новый герой до того пленил меня, что я опять принялся
за переделку. И вот теперь, как уже отправил в редакцию "Р<усского>
вестника" начало начала, - я вдруг испугался: боюсь, что не по силам взял
тему. Но серьезно боюсь, мучительно! А между тем я ведь ввел героя не с
бух-да-барах. Я предварительно записал всю его роль в программе романа (у
меня программа в несколько печатных листов), и вся записалась одними
сценами, то есть действием, а не рассуждениями. И потому думаю, что выйдет
лицо и даже, может быть, новое; надеюсь, но боюсь. Пора же наконец написать
что-нибудь я серьезное. А может быть, и лопну. Что бы там ни было, а надо
писать, потому что с этими переделками я ужасно много времени потерял и
ужасно мало написал.
Но о деле: Вы не можете себе представить, многоуважаемый Николай
Николаевич, как мне тяжело было изменить моему обещанию "Заре". Но я до того
доведен, что еще немного, и я с ума сойду! Не мог я предвидеть таких
остановок и переворотов в моей работе.
Но если я не кончу предварительно одного, то я ничего не сделаю и в
другом. Моя вещь в "Зарю" будет в будущем году, но - в конце года, а в
антракте я возвращусь в Петербург. Что же касается до повести, то не знаю, в
состоянии ли буду выполнить даже и это обещание. Два месяца назад (давая это
обещание) - я был в другом положении. Одно скажу: все мои симпатии и
пожелания обращены к "Заре", и если я, с своей стороны, хоть одной каплей
могу послужить "Заре", то сочту себя счастливым. Подождите на мне - и тогда
произносите обо мне окончательное суждение. А теперь пока пощадите.
Я Ваше письмо прочел с большим удовольствием. Мне в нем понравилась
особенно некоторая перемена Вашего собственного взгляда на Ваши труды.
Говорю Вам и предрекаю, что Вы непременно должны найти горячих приверженцев
и немало. Уж одно то, что Вы проповедуете истину! Я с большим нетерпением
жду целого ряда Ваших статей за нынешний сезон. Так или этак, а истина
должна восторжествовать. Вы пишете о криках: да ведь тем лучше. А об
"Вестнике Европы" и об успехе его и говорить нечего, как то, что это журнал
петербургских чиновников и всем по плечу (в пошлом, а не в популярном смысле
этого выражения). Он не мог не иметь успеха и продержится еще очень долго -
несколько лет. Но Вы победите. Одно бы пожелать надо "Заре": этой
бюрократической аккуратности "В<естника> Европы". (NB. Заметили ли Вы,
однако, что все лучшие журналы, бывшие в России, не отличались
аккуратностию? Но лучше бы этому не подражать.) В последней книжке "Зари" я
прочел только Вашу статью о Полонском. Остальное лишь переглядел - времени
не было, но, кажется, книжка превосходно составлена. Все статьи читаются и
именно соответствуют интересу минуты. Анна Григорьевна говорила мне, что
роман Авсеенко хорош. Дай бог, прочту непременно. Статья о Полонском мне
понравилась очень. Бесспорно важная тема о том: в чем заключается истинная
поэзия? Но еще бы, мне кажется, лучше было, если б Вы распространились при
этом и о том, - что именно составляет фальшивую, напускную поэзию. Клянусь
Вам, Николай Николаевич, что публика теперешняя уже далеко не та, чем во
времена нашей юности. Теперешней уже многое надо вновь растолковывать. Ах,
Николай Николаевич - будьте позлее! Много этим пользы принесете и другим и