"Федор Михайлович Достоевский. Письма (1870)" - читать интересную книгу автора

Дрезден 9/21 октября/1870.
На письмо Ваше, дорогой и многоуважаемый Аполлон Николаевич, - письмо,
которым Вы меня и обрадовали и удивили, - не отвечал до сих пор потому, что
сидел за досадной работой и во что бы ни стало хотел кончить. А потому не
только на два, на три накопившиеся письма не ответил, но даже и не читал
ничего во все это время (кроме газет, разумеется). Работа, которую я
затянул, есть только начало романа в "Русский вестник", и по крайней мере
полгода еще буду писать его день и ночь, так что уж он мне заране опротивел.
Есть, разумеется, в нем кое-что, что тянет меня писать его; но вообще - нет
ничего в свете для меня противнее литературной работы, то есть собственно
писания (1) романов и повестей - вот до чего я дошел. Что же касается до
мысли романа, то ее объяснять не стоит. Хорошо рассказать в письме никак
нельзя, это во-первых, а во-вторых, довольно будет с Вас наказания, если
вздумаете прочитать роман, когда напечатают. (2) Так чего же два-то раза
наказывать?
Пишете Вы мне много про Николая-Чудотворца. Он нас не оставит, потому
что Николай-Чудотворец есть русский дух и русское единство. Мы уже теперь с
Вами не ребята, многоуважаемый Аполлон Николаевич, мы знаем, например, вот
какой факт: то, что в случае - не то что русской беды, а просто больших
русских хлопот, - самая нерусская часть России, то есть какой-нибудь либерал
петербургский чиновник или студент, и те русскими становятся, русскими себя
начинают чувствовать, хотя и стыдятся признаться в том. Я вон как-то зимою
прочел в "Голосе" серьезное признание в передовой статье, что "мы, дескать,
радовались в Крымскую кампанию успехам оружия союзников и поражению наших".
Нет, мой либерализм не доходил до этого; я был тогда еще в каторге и не
радовался успеху союзников, а вместе с прочими товарищами моими,
несчастненькими и солдатиками, ощутил себя русским, желал успеха оружию
русскому и - хоть и оставался еще тогда все еще с сильной закваской
шелудивого русского либерализма, проповедованного г<--->ками вроде букашки
навозной Белинского и проч., - но не считал себя нелогичным, ощущая себя
русским. Правда, факт показал нам (3) тоже, что болезнь, обуявшая
цивилизованных русских, была гораздо сильнее, чем мы сами воображали, и что
Белинскими, Краевскими и проч. дело не кончилось. Но тут произошло то, о чем
свидетельствует евангелист Лука: бесы сидели в человеке, и имя им было
легион, и просили Его: повели нам войти в свиней, и Он позволил им. Бесы
вошли в стадо свиней, и бросилось все стадо с крутизны в море и все
потонуло. Когда же окрестные жители сбежались смотреть совершившееся, то
увидели бывшего бесноватого - уже одетого и смыслящего и сидящего у ног
Иисусовых, и видевшие рассказали им, как исцелился бесновавшийся.
Точь-в-точь случилось так и у нас. Бесы вышли из русского человека и вошли
(4) в стадо свиней, то есть в Нечаевых, в Серно-Соловьевичей и проч. Те
потонули или потонут наверно, а исцелившийся человек, из которого вышли
бесы, сидит у ног Иисусовых. Так и должно было быть. Россия выблевала вон
эту пакость, которою ее окормили, и, уж конечно, в этих выблеванных
мерзавцах не осталось ничего русского. И заметьте себе, дорогой друг: кто
теряет свой народ и народность, тот теряет и веру отеческую и бога. Ну, если
хотите знать, - вот эта-то и есть тема моего романа. Он называется "Бесы", и
это описание того, как эти бесы вошли в стадо свиней. Безо всякого сомнения,
я напишу плохо; будучи больше поэтом, чем художником, я вечно брал темы не
по силам себе. И потому испорчу, это наверно. Тема слишком сильна. Но так