"Федор Михайлович Достоевский. Дневник писателя " - читать интересную книгу автора

Публицистика Достоевского дает редкий и выразительный, но, к сожалению,
недостаточно усвоенный урок многостороннего и предугадывающего понимания
современной ему действительности. Пожалуй, более чем кто-либо из русских
писателей он пристально всматривался в эту действительность, когда в
пореформенной России совместились "жизнь разлагающаяся" и "жизнь вновь
складывающаяся", когда "все вверх дном на тысячу лет". В одной из статей
Достоевский так характеризовал создавшееся положение: "Прежний мир, прежний
порядок - очень худой, но все же порядок - отошел безвозвратно. И странное
дело: мрачные нравственные стороны прежнего порядка - эгоизм, цинизм,
рабство, разъединение, продажничество - не только не отошли с уничтожением
крепостного быта, но как бы усилились, развились и умножились; тогда как из
хороших нравственных сторон прежнего быта, которые все же были, почти ничего
не осталось..."
Новые условия оказались благоприятными для развития буржуазного
индивидуалистического сознания, вытеснявшего традиционные
духовно-нравственные ценности и способствовавшего разрастанию самозабвенного
практицизма деловых людей с их полуосознанным внутренним девизом "после меня
хоть потоп": "...материализм, слепая, плотоядная жажда личного материального
обеспечения, жажда личного накопления денег всеми средствами - вот все, что
признано за высшую цель, за разумное, за свободу..."
При столь своеобразном понимании разумности, свободы и высшей цели
естественно распадается семья, учащаются самоубийства, процветает пьянство.
"...Матери пьют, дети пьют, церкви пустеют, отцы разбойничают... Спросите
лишь одну медицину: какое может родиться поколение от таких пьяниц?"
Среди признаков неустойчивого переходного времени Достоевский с горечью
наблюдал и отчужденность высших слоев общества и интеллигенции от народа,
шаткость вековечных убеждений и прекраснодушный гуманизм, идейный крах
"старых" и теоретическую узость "новых" людей. Даже в нарождающейся
архитектуре с ее огромными и высокими, но обезличенными и обездушенными
зданиями обнаруживается "какая-то безалаберщина, совершенно, впрочем,
соответствующая безалаберщине настоящей минуты".
Достоевского чрезвычайно озадачивало, что в эпоху "безалаберщины" и
"великих обособлении" возникает "куча вопросов, страшная масса все новых,
никогда не бывавших, до сих пор в народе неслыханных". Однако сложность
"теперешнего момента" усугублялась в его представлении тем, что "каждый
ответ родит еще по три новых вопроса, и пойдет это все crescendo. В
результате хаос, но хаос бы еще хорошо: скороспелые решения задач хуже
хаоса". Хуже потому, что не вылечивают социальные болезни, а лишь загоняют
их вглубь. Не лучше и прямолинейные решения, страдающие воинствующей
односторонностью. Как среди "старичков" и консерваторов, так среди "молодых"
и либералов, замечает писатель, "народились мрачные тупицы, лбы нахмурились
и заострились, - и все прямо и прямо, все в прямой линии и в одну точку".
Будучи принципиальным противником скороспелых и прямолинейных решений,
Достоевский тщательно изучал текущие явления в эту "самую смутную, самую
неудобную, самую переходную и самую роковую минуту, может быть, из всей
истории русского народа" в свете великих идей, мировых вопросов, всего
исторического опыта, запечатлевшего основные свойства человеческой природы.
Характеризуя собственную публицистическую методологию, он говорил о
необходимости давать "отчет о событии: не столько как о новости, сколько о
том, что из него (события) останется нам более постоянного, более связанного