"Ф.М.Достоевский. Кроткая (Фантастический рассказ)" - читать интересную книгу автора

скудная; даже у теток была лучше. Киот мой с лампадкой - это в зале, где
касса; у меня же в комнате мой шкаф, и в нем несколько книг, и укладка,
ключи у меня; ну, там постель, столы, стулья. Еще невесте сказал, что на
наше содержание, то есть на пищу, мне, ей и Лукерье, которую я переманил,
определяется в день рубль и не больше: "Мне, дескать, нужно тридцать тысяч в
три года, а иначе денег не наживешь". Она не препятствовала, но я сам
возвысил содержание на тридцать копеек. Тоже и театр. Я сказал невесте, что
не будет театра, и, однако ж, положил раз в месяц театру быть, и прилично, в
креслах. Ходили вместе, были три раза, смотрели "Погоню за счастьем" и
"Птицы певчие", кажется. (О, наплевать, наплевать!) Молча ходили и молча
возвращались. Почему, почему мы с самого начала принялись молчать? Сначала
ведь ссор не было, а тоже молчание. Она всё как-то, помню, тогда исподтишка
на меня глядела; я, как заметил это, и усилил молчание. Правда, это я на
молчание напер, а не она. С ее стороны раз или два были порывы, бросалась
обнимать меня; но так как порывы были болезненные, истерические, а мне надо
было твердого счастья, с уважением от нее, то я принял холодно. Да и прав
был: каждый раз после порывов на другой день была ссора.
То есть ссор не было, опять-таки, но было молчание и - всё больше и
больше дерзкий вид с ее стороны. "Бунт и независимость" - вот что было,
только она не умела. Да, это кроткое лицо становилось всё дерзче и дерзче.
Верите ли, я ей становился поган, я ведь изучил это. А в том, что она
выходила порывами из себя, в этом не было сомнения. Ну как, например, выйдя
из такой грязи и нищеты, после мытья-то полов, начать вдруг фыркать на нашу
бедность! Видите-с: была не бедность, а была экономия, а в чем надо - так и
роскошь, в белье например, в чистоте. Я всегда и прежде мечтал, что чистота
в муже прельщает жену. Впрочем, она не на бедность, а на мое будто бы
скаредство в экономии: "Цели, дескать, имеет, твердый характер показывает".
От театра вдруг сама отказалась. И всё пуще и пуще насмешливая складка... а
я усиливаю молчание, а я усиливаю молчание.
Не оправдываться же? Тут главное - эта касса ссуд. Позвольте-с: я знал,
что женщина, да еще шестнадцати лет, не может не подчиниться мужчине вполне.
В женщинах нет оригинальности, это - это аксиома, даже и теперь, даже и
теперь для меня аксиома! Что ж такое, что там в зале лежит: истина есть
истина, и тут сам Милль ничего не поделает! А женщина любящая, о, женщина
любящая - даже пороки, даже злодейства любимого существа обоготворит. Он сам
не подыщет своим злодействам таких оправданий, какие она ему найдет. Это
великодушно, но не оригинально. Женщин погубила одна лишь неоригинальность.
И что ж, повторяю, что вы мне указываете там на столе? Да разве это
оригинально, что там на столе? О-о!
Слушайте: в любви ее я был тогда уверен. Ведь бросалась же она ко мне и
тогда на шею. Любила, значит, вернее - желала любить. Да, вот так это и
было: желала любить, искала любить. А главное ведь в том, что тут и
злодейств никаких таких не было, которым бы ей пришлось подыскивать
оправдания. Вы говорите "закладчик", и все говорят. А что ж что закладчик?
Значит, есть же причины, коли великодушнейший из людей стал закладчиком.
Видите, господа, есть идеи... то есть, видите, если иную идею произнести,
выговорить словами, то выйдет ужасно глупо. Выйдет стыдно самому. А почему?
Нипочему. Потому, что мы все дрянь и правды не выносим, или уж я не знаю. Я
сказал сейчас "великодушнейший из людей". Это смешно, а между тем ведь это
так и было. Ведь это правда, то есть самая, самая правденская правда! Да, я