"Федор Михайлович Достоевский. Братья Карамазовы (Часть 3)" - читать интересную книгу автора

отец Паисий с беспокойством замечал это, несмотря на то, что даже и сам
(если уж все вспоминать правдиво), хотя и возмущался слишком нетерпеливыми
ожиданиями и находил в них легкомыслие и суету, но потаенно про себя, в
глубине души своей, ждал почти того же, чего и сии взволнованные, в чем сам
себе не мог не сознаться. Тем не менее ему особенно неприятны были иные
встречи, возбуждавшие в нем, по некоему предчувствию, большие сомнения. В
теснившейся в кельи усопшего толпе заметил он с отвращением душевным (за
которое сам себя тут же и попрекнул) присутствие, например, Ракитина, или
далекого гостя обдорского инока, все еще пребывавшего в монастыре, и обоих
их отец Паисий вдруг почему-то счел подозрительными, - хотя и не их одних
можно было заметить в этом же смысле. Инок обдорский изо всех волновавшихся
выдавался наиболее суетящимся; заметить его можно было всюду, во всех
местах: везде он расспрашивал, везде прислушивался, везде шептался с
каким-то особенным таинственным видом. Выражение же лица имел самое
нетерпеливое и как бы уже раздраженное тем, что ожидаемое столь долго не
совершается. А что до Ракитина, то тот, как оказалось потом, очутился столь
рано в ските по особливому поручению госпожи Хохлаковой. Сия добрая, но
бесхарактерная женщина, которая сама не могла быть допущена в скит, чуть
лишь проснулась и узнала о преставившемся, вдруг прониклась столь
стремительным любопытством, что немедленно отрядила вместо себя в скит
Ракитина, с тем, чтобы тот все наблюдал и немедленно доносил ей письменно,
примерно в каждые полчаса, о всем, что произойдет. Ракитина же считала она
за самого благочестивого и верующего молодого человека - до того он умел со
всеми обойтись и каждому представиться сообразно с желанием того, если
только усматривал в сем малейшую для себя выгоду. День был ясный и светлый,
и из прибывших богомольцев многие толпились около скитских могил, наиболее
скученных кругом храма, равно как и рассыпанных по всему скиту. Обходя скит.
отец Паисий вдруг вспомянул об Алеше и о том, что давно он его не видел, с
самой почти ночи. И только что вспомнил о нем, как тотчас же и приметил его
в самом отдаленном углу скита, у ограды, сидящего на могильном камне одного
древле почившего и знаменитого по подвигам своим инока. Он сидел спиной к
скиту, лицом к ограде и как бы прятался за памятник. Подойдя вплоть, отец
Паисий увидел, что он, закрыв обеими ладонями лицо, хотя и безгласно, но
горько плачет, сотрясаясь всем телом своим от рыданий. Отец Паисий постоял
над ним несколько.
- Полно, сыне милый, полно, друг, - прочувствованно произнес он
наконец, - чего ты? Радуйся, а не плачь. Или не знаешь, что сей день есть
величайший из дней его? Где он теперь, в минуту сию, вспомни-ка лишь о том!
Алеша взглянул было на него, открыв свое распухшее от слез, как у
малого ребенка лицо, но тотчас же, ни слова не вымолвив, отвернулся и снова
закрылся обеими ладонями.
- А пожалуй, что и так, - произнес отец Паисий вдумчиво, - пожалуй и
плачь, Христос тебе эти слезы послал. "Умилительные слезки твои лишь отдых
душевный и к веселию сердца твоего милого послужат", - прибавил он уже про
себя, отходя от Алеши и любовно о нем думая. Отошел он впрочем поскорее, ибо
почувствовал, что и сам пожалуй, глядя на него, заплачет. Время между тем
шло, монастырские службы и панихиды по усопшем продолжались в порядке. Отец
Паисий снова заменил отца Иосифа у гроба и снова принял от него чтение
Евангелия. Но еще не минуло и трех часов пополудни, как совершилось нечто, о
чем упомянул я еще в конце прошлой книги, нечто, до того никем у нас