"Федор Михайлович Достоевский. Братья Карамазовы (Часть 2)" - читать интересную книгу автора

сам он, повторяют все, это должен быть он, это никто как он". Он
останавливается на паперти Севильского собора в ту самую минуту, когда во
храм вносят с плачем детский открытый белый гробик: в нем семилетняя
девочка, единственная дочь одного знатного гражданина. Мертвый ребенок лежит
весь в цветах. "Он воскресит твое дитя", кричат из толпы плачущей матери.
Вышедший навстречу гроба соборный патер смотрит в недоумении и хмурит брови.
Но вот раздается вопль матери умершего ребенка. Она повергается к ногам его:
,,Если это ты, то воскреси дитя мое!" восклицает она, простирая к нему руки.
Процессия останавливается, гробик опускают на паперть к ногам его. Он глядит
с состраданьем, и уста его тихо и еще раз произносят: "Талифа куми" - "и
восста девица". Девочка подымается в гробе, садится и смотрит улыбаясь
удивленными раскрытыми глазками кругом. В руках ее букет белых роз, с
которым она лежала во гробу. В народе смятение, крики, рыдания, и вот, в эту
самую минуту вдруг проходит мимо собора по площади сам кардинал великий
инквизитор. Это девяностолетний почти старик, высокий и прямой, с иссохшим
лицом, со впалыми глазами, но из которых еще светится как огненная искорка
блеск. О, он не в великолепных кардинальских одеждах своих, в каких
красовался вчера пред народом, когда сжигали врагов Римской веры, - нет, в
эту минуту он лишь в старой, грубой монашеской своей рясе. За ним в
известном расстоянии следуют мрачные помощники и рабы его и "священная"
стража. Он останавливается пред толпой и наблюдает издали. Он все видел, он
видел, как поставили гроб у ног его, видел, как воскресла девица, и лицо его
омрачилось. Он хмурит седые густые брови свои, и взгляд его сверкает
зловещим огнем. Он простирает перст свой и велит стражам взять его. И вот,
такова его сила и до того уже приучен, покорен и трепетно послушен ему
народ, что толпа немедленно раздвигается пред стражами, и те, среди
гробового молчания, вдруг наступившего, налагают на него руки и уводят его.
Толпа моментально вся как один человек склоняется головами до земли пред
старцем-инквизитором, тот молча благословляет народ и проходит мимо. Стража
приводит пленника в тесную и мрачную сводчатую тюрьму в древнем здании
святого судилища и запирает в нее. Проходит день, настает темная, горячая и
"бездыханная" севильская ночь. Воздух "лавром и лимоном пахнет". Среди
глубокого мрака вдруг отворяется железная дверь тюрьмы, и сам старик великий
инквизитор со светильником в руке медленно входит в тюрьму. Он один, дверь
за ним тотчас же запирается. Он останавливается при входе и долго, минуту
или две, всматривается в лицо его. Наконец тихо подходит, ставит светильник
на стол и говорит ему:
- Это ты? ты? - Но не получая ответа быстро прибавляет: - Не отвечай,
молчи. Да и что бы ты мог сказать? Я слишком знаю, что ты скажешь. Да ты и
права не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано тобой прежде.
Зачем же ты пришел нам мешать? Ибо ты пришел нам мешать и сам это знаешь. Но
знаешь ли, что будет завтра? Я не знаю, кто ты, и знать не хочу: ты ли это
или только подобие его, но завтра же я осужу и сожгу тебя на костре, как
злейшего из еретиков, и тот самый народ, который сегодня целовал твои ноги,
завтра же, по одному моему мановению бросится подгребать к твоему костру
угли, знаешь ты это? Да, ты может быть это знаешь, - прибавил он в
проникновенном раздумьи, ни на мгновение не отрывался взглядом от своего
пленника.
- Я не совсем понимаю, Иван, что это такое? - улыбнулся все время молча
слушавший Алеша, - прямо ли безбрежная фантазия или какая-нибудь ошибка