"Федор Михайлович Достоевский. Братья Карамазовы (Часть 2)" - читать интересную книгу автора

- крикнул Иван, повидимому ужасно довольный, что залучил Алешу. Сам он уж
кончил обед и пил чай.
- Ухи давай, давай потом и чаю, я проголодался, - весело проговорил
Алеша.
- А варенья вишневого? Здесь есть. Помнишь, как ты маленький у Поленова
вишневое варенье любил?
- А ты это помнишь? Давай и варенья, я и теперь люблю.
Иван позвонил полового и приказал уху, чай и варенья.
- Я все помню, Алеша, я помню тебя до одиннадцати лет, мне был тогда
пятнадцатый год. Пятнадцать и одиннадцать, это такая разница, что братья в
эти годы никогда не бывают товарищами. Не знаю, любил ли я тебя даже. Когда
я уехал в Москву, то в первые годы я даже и не вспоминал об тебе вовсе.
Потом, когда ты сам попал в Москву, мы раз только, кажется, и встретились
где-то. А вот здесь я уже четвертый месяц живу, и до сих пор мы с тобой не
сказали слова. Завтра я уезжаю и думал сейчас, здесь сидя: как бы мне его
увидать, чтобы проститься, а ты и идешь мимо.
- А ты очень желал меня увидать?
- Очень, я хочу с тобой познакомиться раз навсегда и тебя с собой
познакомить. Да с тем и проститься. По-моему всего лучше знакомиться пред
разлукой. Я видел, как ты на меня смотрел все эти три месяца, в глазах твоих
было какое-то беспрерывное ожидание, а вот этого-то я и не терплю, оттого и
не подошел к тебе. Но в конце я тебя научился уважать: твердо дескать стоит
человечек. Заметь, я хоть и смеюсь теперь, но говорю серьезно. Ведь ты
твердо стоишь, да? Я таких твердых люблю, на чем бы там они ни стояли, и
будь они такие маленькие мальчуганы, как ты. Ожидающий взгляд твой стал мне
вовсе под конец не противен; напротив, полюбил я наконец твой ожидающий
взгляд... Ты, кажется, почему-то любишь меня, Алеша?
- Люблю, Иван. Брат Дмитрий говорит про тебя: Иван - могила. Я говорю
про тебя: Иван - загадка. Ты и теперь для меня загадка, но нечто я уже
осмыслил в тебе, и всего только с сегодняшнего утра!
- Что ж это такое? - засмеялся Иван.
- А не рассердишься? - засмеялся и Алеша.
- Ну?
- А то, что ты такой же точно молодой человек, как и все остальные
двадцатитрехлетние молодые люди, такой же молодой, молоденький, свежий и
славный мальчик, ну желторотый наконец мальчик! Что, не очень тебя обидел?
- Напротив поразил совпадением! - весело и с жаром вскричал Иван. -
Веришь ли, что я, после давешнего нашего свидания у ней, только об этом про
себя и думал, об этой двадцатитрехлетней моей желторотости, а ты вдруг
теперь точно угадал и с этого самого начинаешь. Я сейчас здесь сидел и,
знаешь, что говорил себе: не веруй я в жизнь, разуверься я в дорогой
женщине, разуверься в порядке вещей, убедись даже, что все напротив
беспорядочный, проклятый и может быть бесовский хаос, порази меня хоть все
ужасы человеческого разочарования, - а я все-таки захочу жить и уж как
припал к этому кубку, то не оторвусь от него, пока его весь не осилю!
Впрочем к тридцати годам наверно брошу кубок, хоть и не допью всего и
отойду... не знаю куда. Но до тридцати моих лет, знаю это твердо, все
победит моя молодость, - всякое разочарование, всякое отвращение к жизни. Я
спрашивал себя много раз: есть ли в мире такое отчаяние, чтобы победило во
мне эту исступленную и неприличную может быть жажду жизни, и решил, что,