"Федор Михайлович Достоевский. Братья Карамазовы (Часть 2)" - читать интересную книгу автора

перестала смеяться и стала вся серьезная, почти строгая.
- Ну, Алеша, мы еще подождем с поцелуями, потому что мы этого еще оба
не умеем, а ждать нам еще очень долго, - заключила она вдруг. - Скажите
лучше, за что вы берете меня, такую дуру, больную дурочку, вы такой умный,
такой мыслящий, такой замечающий? Ах, Алеша, я ужасно счастлива, потому что
я вас совсем не стою!
- Стоите, Lise. Я на-днях выйду из монастыря совсем. Выйдя в свет, надо
жениться, это-то я знаю. Так и он мне велел. Кого ж я лучше вас возьму... и
кто меня кроме вас возьмет? Я уж это обдумывал. Во-первых, вы меня с детства
знаете, а во-вторых, в вас очень много способностей, каких во мне совсем
нет. У вас душа веселее, чем у меня; вы, главное, невиннее меня, а уж я до
многого, до многого прикоснулся... Ах, вы не знаете, ведь и я Карамазов! Что
в том, что вы смеетесь и шутите, и надо мной тоже, напротив, смейтесь, я так
этому рад... Но вы смеетесь как маленькая девочка, а про себя думаете как
мученица...
- Как мученица? Как это?
- Да, Lise, вот давеча ваш вопрос: нет ли в нас презрения к тому
несчастному, что мы так душу его анатомируем, - это вопрос мученический...
видите, я никак не умею это выразить, но у кого такие вопросы являются, тот
сам способен страдать. Сидя в креслах, вы уж и теперь должны были много
передумать...
- Алеша, дайте мне вашу руку, что вы ее отнимаете, - промолвила Lise
ослабленным от счастья, упавшим каким-то голоском. - Послушайте, Алеша, во
что вы оденетесь, как выйдете из монастыря, в какой костюм? Не смейтесь, не
сердитесь, это очень, очень для меня важно.
- Про костюм, Lise, я еще не думал, но в какой хотите, в такой и
оденусь.
- Я хочу, чтоб у вас был темносиний бархатный пиджак, белый пикейный
жилет и пуховая серая мягкая шляпа... Скажите, вы так и поверили давеча, что
я вас не люблю, когда я от письма вчерашнего отреклась?
- Нет, не поверил.
- О, несносный человек, неисправимый!
- Видите, я знал, что вы меня... кажется, любите, но я сделал вид, что
вам верю, что вы не любите, чтобы вам было... удобнее...
- Еще того хуже! И хуже и лучше всего. Алеша, я вас ужасно люблю. Я
давеча, как вам прийти, загадала: спрошу у него вчерашнее письмо, и если он
мне спокойно вынет и отдаст его (как и ожидать от него всегда можно), - то
значит, что он совсем меня не любит, ничего не чувствует, а просто глупый и
недостойный мальчик, а я погибла. Но вы оставили письмо в келье, и это меня
ободрило: не правда ли, вы потому оставили в келье, что предчувствовали, что
я буду требовать назад письмо, так чтобы не отдавать его? Так ли? Ведь так?
- Ох, Lise, совсем не так, ведь письмо-то со мной и теперь, и давеча
было тоже, вот в этом кармане, вот оно.
Алеша вынул смеясь письмо и показал ей издали.
- Только я вам не отдам его, смотрите из рук.
- Как? Так вы давеча солгали, вы монах и солгали?
- Пожалуй солгал, - смеялся и Алеша, - чтобы вам не отдавать письма
солгал. Оно очень мне дорого, - прибавил он вдруг с сильным чувством и опять
покраснев, - это уж навеки, и я его никому никогда не отдам!
Lise смотрела на него в восхищении.