"Ф.М.Достоевский. Петербургская летопись" - читать интересную книгу автора

вам отвечают или сплетнею, или зевком, или тем, от чего вы сами цинически и
патриархально зевнете. В кружке можно самым безмятежным и сладостным образом
дотянуть свою полезную жизнь, между зевком и сплетнею, до той самой эпохи,
когда грипп или гнилая горячка посетит ваш домашний очаг и вы проститесь с
ним стоически, равнодушно и в счастливом неведении того, как это все было с
вами доселе и для чего так все было? Умрешь в потемках, в сумерки, в
слезливый без просвету день, в полном недоумении о том, как же это все так
устроилось, что вот жил же (кажется, жил), достиг кой-чего, и вот теперь так
почему-то непременно понадобилось оставить сей приятный и безмятежный мир и
переселиться в лучший. В иных кружках, впрочем, сильно толкуют о деле; с
жаром собирается несколько образованных и благонамеренных людей, с
ожесточением изгоняются все невинные удовольствия, как-то сплетни и
преферанс (разумеется, не в литературных кружках), и с непонятным увлечением
толкуется об разных важных материях. Наконец потолковав, поговорив, решив
несколько общеполезных вопросов и убедив друг друга во всем, весь кружок
впадает в какое-то раздражение, в какое-то неприятное расслабление. Наконец
все друг на друга сердятся, говорится несколько резких истин, обнаруживается
несколько резких и размашистых личностей и - кончается тем, что все
расползается, успокоивается, набирается крепкого житейского разума и
мало-помалу сбивается в кружки первого вышеописанного свойства. Оно,
конечно, приятно так жить; но наконец станет досадно, обидно досадно. Мне,
например, потому досадно на наш патриархальный кружок, что в нем всегда
образуется и выделывается один господин, самого несносного свойства. Этого
господина вы очень хорошо знаете, господа. Имя ему легион. Это господин,
имеющий доброе сердце и не имеющий ничего, кроме доброго сердца. Как будто
какая диковинка - иметь в наше время доброе сердце! Как будто, наконец, так
нужно иметь его, это вечное доброе сердце! Этот господин, имеющий такое
прекрасное качество, выступает в свет в полной уверенности, что его доброго
сердца совершенно достанет ему, чтоб быть навсегда довольным и счастливым.
Он так уверен в успехе, что пренебрег всяким другим средством, запасаясь в
житейскую дорогу. Он, например, ни в чем не знает ни узды, ни удержу. У него
все нараспашку, все откровенно.
Этот человек чрезвычайно склонен вдруг полюбить, подружиться и
совершенно уверен, что все его тотчас же полюбят взаимно, собственно за один
тот факт, что он всех полюбил. Его доброму сердцу никогда и не снилось, что
мало полюбить горячо, что нужно еще обладать искусством заставить себя
полюбить, без чего все пропало, без чего жизнь не в жизнь, и его любящему
сердцу, и тому несчастному, которого оно наивно избрало предметом своей
неудержимой привязанности. Если этот человек заведет себе друга, то друг у
него тотчас же обращается в домашнюю мебель, во что-то вроде плевательницы.
Все, все, какая ни есть внутри дрянь, как говорит Гоголь, все летит с языка
в дружеское сердце. Друг обязан все слушать и всему сочувствовать. Обманут
ли этот господин в жизни, обманут ли любовницей, проигрался ли в карты,
немедленно, как медведь, ломится он, непрошеный, в дружескую душу и изливает
в нее без удержу все свои пустяки, часто вовсе не замечая того, что у друга
у самого лоб трещит от собственной заботы, что у него дети померли, что
случилось несчастье с женой, что, наконец, он сам, этот господин с своим
любящим сердцем, надоел как хрен своему другу и что, наконец, деликатным
образом ему намекают о превосходной погоде, которою можно воспользоваться
для немедленной одинокой прогулки. Полюбит ли он женщину, он оскорбит ее