"Федор Михайлович Достоевский. Ползунков" - читать интересную книгу автора

напугать их выдумал! и выдумал чем напугать! А? хорошо, господа? То есть
вот заласкалось к ним сердце со вчерашнего дня, так дай я за это шуточку
семейную отпущу, подтруню над родительским сердечком Федосея Николаича...
Только взял он бумагу мою, развернул, и вижу, шевельнулась у него вся
физиономия. Что ж, Осип Михайлыч? А я как дурак: Первое апреля! с
праздником вас, Федосей Николаич! - то есть совсем как мальчишка, который
за бабушкино кресло спрятался втихомолку, да потом уф! ей на ухо, во все
горло, - пугать вздумал! Да... да просто даже совестно рассказывать,
господа! Да нет же! я не буду рассказывать!
- Да нет, что же дальше?
- Да нет, да нет, расскажите! Нет, уж рассказывайте! - поднялось со всех
сторон.
- Поднялись, судари мои, толки да пересуды, охи да ахи! и проказник-то я,
и забавник-то я, и перепугал-то я их, ну, такое сладчайшее, что самому
стыдно стало, так что стоишь да со страхом и думаешь: как такого грешника
такое место святое на себе держать может! Ну, родной ты мой, - запищала
советница, - напугал меня так, что по сю пору ноги трясутся, еле на месте
держат! Выбежала я как полуумная к Маше: Машенька, говорю, что с нами
будет! Смотри, каким твой-то оказывается! Да сама согрешила, родимый, уж ты
прости меня, старуху, опростоволосилась! Ну, думаю: как пошел он от нас
вчера, пришел домой поздно, начал думать, да, может, показалось ему, что
нарочно мы вчера ходили за ним, завлечь хотели, так и обмерла я! Полно,
Машенька, полно мигать мне, Осип Михайлыч нам не чужой; я же твоя мать,
дурного ничего не скажу! Слава богу, не двадцать лет на свете живу: целых
сорок пять!...
Ну, что, господа! Чуть я ей в ноги не чебурахнулся тут! Опять
прослезились, опять лобызания пошли! Шуточки начались! Федосей Николаич
тоже для первого апреля штучку изволили выдумать! Говорит, дескать,
жар-птица прилетела, с бриллиантовым клювом, а в клюве-то письмо принесла!
Тоже надуть хотел, - смех-то пошел какой! умиление-то было какое! тьфу!
даже срамно рассказывать.
Ну, что, мои милостивцы, теперь и вся недолга! Пожили мы день, другой,
третий, неделю живем; я уж совсем жених! Чего! Кольца заказаны, день
назначали, только оглашать не хотят до времени, ревизора ждут. Я-то жду не
дождусь ревизора, счастье мое остановилось за ним! Спустить бы его скорей с
плеч долой, думаю. А Федосей-то Николаич под шумок и на радостях все дела
свалил на меня: счеты, рапорты писать, книги сверять, итоги подводить, -
смотрю: беспорядок ужаснейший, все в запустении, везде крючки да кавыки!
ну, думаю, потружусь для тестюшки! А тот все прихварывает, болезнь
приключилась, день ото дня ему, видишь, хуже. А чего, я сам, как спичка,
ночей не сплю, повалиться боюсь! Однако кончил-таки дело на славу! выручил
к сроку! Вдруг шлют за мной гонца. Поскорей, говорят, худо Федосею
Николаичу! Бегу сломя голову - что такое? Смотрю, сидит мой Федосей
Николаич обвязанный, уксусу к голове промочил, морщится, кряхтит, охает: ох
да ох! Родной ты мой, милый ты мой, говорит, умру, говорит, на кого-то я
вас оставлю, птенцы мои! Жена с детьми приплелась, Машенька в слезы, - ну,
я и сам зарюмил! Ну, нету же, говорит, бог будет милостив! Не взыщет же он
с вас за все мои прегрешения! Тут он их всех отпустил, приказал за ними
дверь запереть, остались мы с ним вдвоем, с глазу на глаз. Просьба есть до
тебя! - Какая-с? - Так и так, братец, и на смертном одре нет покоя,