"Е.В.А.Дор(Дорошкевич). Крик Дафэна " - читать интересную книгу автора

хотела учиться в школе, стать лётчицей и найти своих родителей, которых
никогда не видела... Школьные годы пролетели так же быстро, как жизнь синих
бабочек Мохолонело.
Беззаботная пора оборвалась, неотвратимо и безжалостно, как умирает
невесомый тополиный пух после летней грозы. Только что казалось, пушистый
снегопад будет кружить вечно... И вот уже ничего, кроме грохота падающей
водяной неизбежности и жалких грязно-белых клочков на траве.
Вроде бы, это случилось в воскресенье, хотя теперь, наверное, день недели
совершенно не важен. Было нестерпимо жарко. Стволы деревьев так раскалились
(я даже сквозь стены слышала их стон), что ещё чуть - и они вспыхнули бы
простыми поленьями. Просевший асфальт дешёвой халвой прилипал к подошвам и
приторно пбхнул. Каменные карнизы на домах нависли с угрожающей
кровожадностью, выжидая замешкавшегося внизу прохожего. Занавески в открытых
окнах поникли безжизненно, жалко, будто белые флаги всеобщей капитуляции. И
главное - духота, почти болезненное ощущение вдоха, когда горячий плотный
воздух с трудом проталкивался, утрамбовывался в распаренные лёгкие и уж
совсем тяжело извлекался наружу. Васька куда-то уехал, и я маялась, не имея
ни малейшей возможности поделиться с кем-нибудь тем ужасом, который свалился
на меня в одну секунду.
Бабушка умирала. Бабушка. Умирала. Ба... У-ми-ра-ла... И я ничем не могла ей
помочь. Только сидела рядом и гладила, гладила её по прохладной руке,
ставшей такой невесомо прозрачной и незнакомой. Тепло её ладоней
растворялось и уходило навсегда.
Она, цепляясь взглядом за моё лицо, задыхаясь в немоте, пыталась что-то
говорить, одними губами, но я сквозь душно-вязкую пелену, как сквозь водную
толщу, безуспешно ловила каждый жест, каждый звук. Тщетно... И только
несколько лет спустя (события соскальзывают, путаются) я осознала, что
бабушка в последний раз пыталась защитить меня, спасти от всего того, что
было мне предначертано. Она шептала, что не нужно искать родных, потому что
их нет и никогда не было, что не надо бояться, так как она всегда будет со
мной, стоит лишь позвать Фрийс'ху, что она ничего не успела... не... успе...
лааа... Я хотела сказать ей - не волнуйся, живи, живи, живи... Я хотела
крикнуть ей это или кому-нибудь другому - тому, кто был за всё в ответе,
крикнуть в глаза, с отчаяньем, с негодованием и любовью, но не могла так же,
как не могла уже сказать никому, никогда слово "люблю", а лишь видела белое
лицо, опутанное сетями времени, и знала, что буду помнить его среди
бесчисленных многих других, слышать неясное бормотание среди неистребимой
какофонии звуков, чувствовать родное дыхание, днём и ночью, всегда рядом с
собой, как собственное дыхание, как голос, зовущий домой*... А когда я
совсем обезумела от горя и пряталась в углу за кроватью, ослепшая и
оглохшая, мир вдруг треснул и разорвался со звуком лопнувшей материи, хлынул
в меня, удушая и болезненно коробя. И тотчас же с неприятной отзывчивостью
кто-то закричал рядом - визгливо, пронзительно, остро ввинчиваясь в голову,
кто-то из тех, кто всегда бесполезно и выжидательно топчется около
умирающих. Что-то падало и катилось, дребезжала посуда в буфете, оконное
стекло радужно выгнулось и выплеснулось тысячами звонких капель вниз на
тротуар.
И сквозь образовавшийся проём, на секунду заслонив собою небо, завораживающе
плавно вылетела и растворилась в солнечном мареве большая призрачная птица,
чем-то отдалённо напоминавшая сову.