"Е.В.А.Дор(Дорошкевич). Крик Дафэна " - читать интересную книгу автора

неподалёку отсчёту кукушкиного приговора. Пять, шесть... Кукушка умолкла,
Васька насупился и, выдав носом возмущённую руладу, развернулся, не
оборачиваясь, пошагал с поляны. Ничего! К вечеру отойдёт, обижаться он не
умел, как все дети не в силах удержать в себе столь глубокое чувство... А
мне и подавно без надобности. Глупо разменивать синее небо на чёрный яд
гнева, затмевающий разум и гулко стучащий в висках, игольчато-ржавой
растительностью протыкающий уши. Сердиться?.. Ха!.. Снова подала голос
кукушка. Спокойствие птицы передалось и мне. Я вздохнула, откинулась назад в
бесстыдно глазевшие в спину ромашки. Васька - единственный мой друг, пусть
совсем ребёнок, ему тем летом исполнилось всего-то шесть, но зато настоящий,
всамделишний. Хоть и человек.


2

Я, конечно, тоже не с рогами и крыльями - всё у меня на месте, хоть с какой
стороны разглядывай, так же, как у людей: две руки, две ноги и голова только
одна. Если я падала, то на ладонях и коленях появлялись синяки, весной на
носу проступали веснушки, от ледяной воды и мороза кончики пальцев
деревенели и болезненно ныли. К вечеру я уставала, а в воскресенье долго
нежилась в кровати. Я любила абрикосы и имбирное мороженое... Да, внешне я
была такой же, как все - все остальные люди, жившие рядом со мной в большом
и суетном городе. Наш дом - обычная пошарпанная пятиэтажка - стоял на самой
его окраине. Народ там обитал добродушный, степенный, но бабушка всё равно
говорила, что мы даже здесь чужие, непререкаемо, безнадёжно чужие, никто не
поможет, не защитит, а только оттолкнёт жестом, взглядом, молчанием - вокруг
отчуждение, со вздохом изрекала она. Я не возражала, но и не соглашалась:
люди есть люди, в них не было ничего загадочного. Они лишь подражают
природе, - думала я, - не будем о них. Город, их хозяин и кумир, именно он
был мне непонятен, притягивал и завораживал... Он нас так и не принял, хоть
я очень пыталась с ним подружиться. Да-да, более людей меня тогда волновал
именно Город.
В прохладные часы, за миг до рассвета, я выходила босиком на его незыблемые
мостовые. Тихо. Короткие полоски газонов спасительно, поспешно пропитывались
росой. Парковые пурпурные пионы старательно прихорашивались, вытягивая и без
того прямые стебли. Разговаривать они не могли, а может и не хотели,
отягощённые своей непосильной значимостью... Я смотрела на пустые улицы, уже
покинутые теми, кто жил лишь огнями фонарей и ночных кафе, и еще не
заселённые теми, кто нуждался в солнечном свете. В этой бесконечной ничейной
паузе, в сладком промежутке одиночества, я шла сквозь лабиринт домов,
которые казались отчего-то выше, а их стены, посеребрённые утренним
туманом - мягче, сглаженней. Спрятав на время колючую остроту углов и
непримиримость линейной перспективы, они расступались передо мной узкой
тропинкой в сказочном лесу, и в такие мгновения мнилось, что мы понимаем
друг друга, и я здесь не лишняя... Но нет. Вставало солнце, будто нажималась
невидимая красная кнопка, и мир вокруг включался, озвучивался, заполняясь
ярким светом, действующими персонажами и соответствующими им запахами. Раз -
и желанная тишина отодвигалась, комкалась, замещалась бормотанием, обрывками
фраз, гудками, лаем собак и чужими мыслями. Ветер гонял обрывки вчерашних
газет, разметая их, как и мои бесплотные старания. Что ж...