"Сергей Донской. Кидалы в лампасах" - читать интересную книгу автора

этот мудак. Один или два абзаца правды. И эта правда теперь стала его
навязчивым кошмаром. - Рука собеседника, вновь превратившись в кулак,
ударяет по пластиковой столешнице. - Он бы рад все позабыть, да не может.
Вот что такое правда о спецназе ГРУ.
- Голая правда, - киваю я. - Баба без макияжа, со всеми ее бородавками.
- Чистая правда, - жестко поправляет меня товарищ. - Чистая и
обжигающая. Как огонь.
- Хорошая метафора.
- Метафоры прибереги для своих сочинений. Огонь - настоящий. Тот мудак,
о котором мы ведем разговор, написал, что мы сжигаем предателей в топках
крематориев. Он утверждает, что сам едва избежал подобной участи. Возможно
ли такое?
- Конечно же, нет, - поспешно восклицаю я. - Где это видано: сжигать
людей в печке!
- Не о том речь. Некоторые мудаки сами напрашиваются на прижизненную
кремацию. Я спрашиваю о другом. Возможно ли человеку избежать уготованной
ему смерти?
- Хочешь побеседовать на философские темы?
- К черту философские темы! - Товарищ начинает сердиться. - Смерть так
же реальна, как эта ночь за окном. - Он тычет пальцем в стекло. - Смерть
всегда рядом, всегда ждет, пока ты зазеваешься. Иногда до нее четыре шага,
иногда целый километр, а порой она так близко, что ты можешь ощутить ее
присутствие.
- Лично я ничего не ощущаю. - Я зябко передергиваю плечами. - И
надеюсь, что костлявая застигнет меня врасплох.
- Ты уверен? А вдруг смерть подстерегает тебя прямо сейчас? На этом
самом месте, которое кажется тебе таким безопасным и уютным?
Опять этот нездешний холодок по хребту! Тянет и тянет, будто дверь в
преисподнюю приоткрылась. Там не геена огненная, нет, там вечная мерзлота. И
мрак, полный мрак, все окутано этим непроглядным мраком.
Оказывается, я просто зажмурился. Достаточно открыть глаза, чтобы
убедиться в отсутствии отверзшихся ворот ада. Обычное купе СВ. Простыночки,
салфеточки, занавесочки. За ними темнота, но ее не видно. Особенно если не в
окно пялиться, а тщательно, почти любовно мастерить себе бутерброд с
кетчупом и бужениной. Подносишь его ко рту и откусываешь. Тщательно
пережевываешь. Выискиваешь на столе редисочку посочнее, закидываешь ее в
рот. Хрум-хрум. Какая смерть, откуда? Мы ведь пока живем да хлеб жуем. Нас
смертью не напугаешь.
Товарищ одобрительно усмехается:
- Молодец.
- Ты о моем аппетите?
- Я о твоем умении не заходить дальше определенной черты. - Он
рассекает воздух ладонью. - Ты вовремя почувствовал, что тема стала слишком
скользкой, и остановился. Сам, повинуясь инстинкту самосохранения, что
особенно ценно. Не дожидаясь, пока тебя остановят другие.
- Честно говоря, - признаюсь я, - язык так и чешется. Но я так думаю,
что иногда уместней прикусить чересчур болтливый язык, чем давать ему волю.
И, - я тянусь к бутылке с остатками водки, - меня уже не так подмывает
написать роман про спецназ ГРУ. Есть множество других тем.
- Оставь это. - Его рука властно ложится на мою, вынуждая ее отпустить