"Флоринда Доннер. Жизнь-в-сновидении" - читать интересную книгу автора

сей день приводят меня в смущение.
Я настолько была поглощена этим занятием, что не заметила,
как к нам подошел тот самый толстяк-индеец, который сидел за
рулем красного пикапа. Я заметила его присутствие только когда
услышала его громкий хохот. Он и Мариано Аурелиано буквально
катались по земле, хватаясь за животы и истерически хохоча.
- Что тут смешного? - закричала я, оборачиваясь к
толстяку-индейцу. Его я тоже обругала.
- Какая черноротая женщина, - сказал он на чистом
английском. - Будь я твоим папашей, я бы вымыл тебе рот с
мылом.
- А тебя кто просил совать свой нос, ты, толстый говнюк?
- В слепой ярости я врезала ему ногой по коленке.
Он взвыл от боли и обругал меня.
Я чуть было не вцепилась зубами в его руку, когда Мариано
Аурелиано подхватил меня сзади и подбросил в воздух.
Время остановилось. Мое падение было таким медленным,
таким неощутимым, что мне показалось, я навеки повисла в
воздухе. Я не рухнула на землю, переломав кости, как ожидала, а
оказалась прямо в руках толстяка-индейца. Он даже не
пошатнулся, а держал меня так, словно я была не тяжелее
подушки, - подушки весом в девяносто пять фунтов. Уловив
лукавый огонек в его глазах, я решила, что он снова меня
подбросит. Должно быть, он почувствовал мой страх, потому что
улыбнулся и осторожно поставил меня на землю.
Мой гнев иссяк вместе с последними силами, и,
прислонившись к машине, я разревелась.
Мариано Аурелиано обнял меня и погладил по плечам и
волосам, как это делал мой отец, когда я была ребенком. Тихим,
успокаивающим голосом он принялся уверять меня, что грубая
брань, которой я его осыпала, нисколько его не обидела.
Чувство вины и жалости к себе заставили меня заплакать еще
сильнее.
В знак полного бессилия он покачал головой, хотя глаза его
светились весельем. Потом, явно пытаясь развеселить и меня, он
признался, что никак не может поверить, что мне знакома, не
говоря уже о ее применении, такая грубая брань.
- Впрочем, я думаю, язык существует на то, чтобы им
пользоваться, - задумчиво промолвил он, - а брань следует
применять тогда, когда этого требуют обстоятельства.
Меня это не развеселило. И как только приступ жалости к
себе миновал, я принялась в обычной своей манере размышлять над
его утверждением, что будто бы все мои преимущества заключаются
в светлых волосах и голубых глазах.
Должно быть, по моему виду Мариано Аурелиано понял, что я
чувствую, потому что он начал уверять меня, что сказал это
только чтобы вывести меня из равновесия, и на самом деле в этом
нет ни грамма правды. Я знала, что он лжет. На мгновение я
почувствовала себя оскорбленной дважды, а потом с ужасом
осознала, что все мои оборонительные заслоны сломлены. Я