"Юрий Дольд-Михайлик. У Черных рыцарей" - читать интересную книгу автора

Ментарочи - командир отряда гарибальдийцев, но за день до ареста Матини он
был убит неизвестным из-за угла. Теперь у Матини нет свидетеля, нет никаких
доказательств своей правоты...
Виктор Петруччо... "Дядюшка Виктор", как называла его Лидия, еще не
зная о его предательстве... Низколобый мерзавец с густыми взъерошенными
бровями, информировавший гестапо о каждом шаге гарибальдийцев... Чисто
случайно, через Лидию, Григорий помог раскрыть его и сделал так, чтобы
предатель получил по заслугам... Подозрительная, весьма подозрительная
история. Кому-то выгодно уничтожать подлинных патриотов и поднимать на щит
тех, кто их предавал. Это видно и по тому, как ведется следствие. Курт
пишет, что Лидию отказались вызвать как свидетельницу, мотивируя отказ тем,
что ею руководит желание отомстить за смерть отца. Ясно, Матини нужно
немедленно помочь, и сделать это может только он, Григорий.
Это его святая обязанность, веление сердца.
- И ты уверен, что сможешь помочь? - спросил Титов, выслушав рассказ
Григория о Матини и прочитав письмо Курта.
- Я не знаю, какая там сейчас обстановка. Но мне хочется верить в
правду. Матини истинный патриот, а лично для меня он сделал так много! Было
бы черной неблагодарностью испугаться предполагаемых трудностей, остаться
равнодушным - ведь речь идет о его судьбе, а возможно, и о жизни. Человек
мягкого характера, идеалист и мечтатель, он мало приспособлен к жизни и сам
не сможет себя защитить.
- А ты понимаешь, чем рискуешь? - спросил Титов.
Григорий отлично понимал: его поездка на север Италии, а затем в Рим,
будет мало похожа на увеселительную прогулку.
- То-то и оно...
- И все же прошу мне помочь, даже учитывая риск... Некоторый риск, так
как обещаю быть максимально осторожным и рассудительным...
Беседа с Титовым на этот раз затянулась. Рассматривая все возможные
ситуации, они применительно к ним обсуждали линию поведения в каждом
отдельном случае. Гончаренко видел: полковник доволен его рассудительностью
и постепенно успокаивается.
- Ну, что же, - наконец, согласился Титов, - так тому и быть: выехать
помогу. Раз твердо решил - помогу. Но помни: поездка - твое личное дело.
Только личное. Война закончилась, ты больше не разведчик, даже не военный!
- Ясно...
Обещание полковник выполнил, но было заметно, что он недоволен своей
уступчивостью.
- Ну вот, опять беспокойся о тебе... - вырвалось у него, когда они
прощались. - Теперь, правда, не как о подчиненном, а как о... - не закончив,
Титов сердито мотнул головой, словно отгоняя мрачные мысли, и крепко пожал
Григорию руку. - Будь счастлив!
... Мысль о том, что он не оправдал надежд полковника, нестерпимо жжет
Григория. Нет, лучше не вспоминать это рукопожатие, серьезный взгляд
усталых, чуть печальных глаз, а то в памяти встает другое прощание на
перроне в Киеве.
Бедный отец! Как старался он скрыть тревогу, как пытался быть веселым,
спокойным, хотя чуял сердцем: письмо, так встревожившее сына, связано с
внезапным отъездом. Что думает сейчас старик, получив его коротенькую
открытку? Должно быть, как обычно, завернул на календаре листок - дата,