"Елена Долгова. Сфера Маальфаса " - читать интересную книгу автора

волны. Однако пиратские набеги за двести лет опустошили все побережье - не
раз и не два горожане, собрав остатки скарба, уходили подальше от злого
берега, похоронив тела родных и бросив морскому ветру стылый пепел домов.
Город отстраивали, но все дальше и дальше от опасного моря, в конце
концов оно совсем скрылось из глаз. Жители Эберталя перестали считать себя
моряками, но порт остался, корабли заходили в устье Лары, чтобы подняться к
мирным речным пристаням столицы. Прежние пираты давным-давно окончили свою
карьеру. Иногда - туго набив кошельки и став вследствие этого честными
людьми, но чаще по заслугам - под свист и улюлюканье толпы на скользком от
крови эшафоте. На безопасном морском берегу был выстроен новый замок
императоров - грозный Лангерташ.

"Во времена, предшествующие седьмой тысяче лет от Сотворения Мира
Господом нашим, Священная Империя достигла такого величия, что несметными
своими богатствами, роскошью нарядов, беззаботностью своих обитателей
далеко превосходила другие страны.
Твердой рукой держит Гизельгер Великий бразды правления, и зрим символ
его власти - императорский замок, что стоит у моря, в двух часах конной
езды от имперской столицы. Незыблема Священная Империя, и с Высшего
благословения пребудет она вовек..."

Гизельгер воспетой историком твердой рукой отбросил переплетенную в
белую кожу книгу. Жалобно захрустели смятые листы. Императору захотелось
поддать брошенную книгу ногой, но он сдержался.
Придворный хронист - высокопарный пустобрех. Стиль его тяжел, к тому
же скучно, нет в изложении занимательности. Прогнать историка? - но
заменить его некем, любая другая ученая знаменитость станет копией
опального сочинителя. Наверное, именно так и должно писать хроники.
Правитель устроился у распахнутого окна, между свинцовыми переплетами
которого рука мастера вставила цветные кусочки стекла. Внизу, под скалой,
на которой возведен замок Лангерташ, бились о камень волны. Волны тоже
напоминали стекло, зеленое, жидкое и волшебным образом живое. В этой
цитадели император Гизельгер, чье правление столь же богато победами, сколь
и мятежами, чувствовал себя в безопасности.
Лангерташ выстроил дед нынешнего императора. Цитадель красива, на
расстоянии она кажется изящной игрушкой, но стоит подъехать поближе - и
грубая тяжесть тесаного камня нависает над головой путника, заставляя его
остро почувствовать собственное ничтожество. Внешний бастион поднимается на
двадцать локтей в высоту, выступы толстых стен, сложенных из огромных
каменных блоков, венчают маленькие башни с остроконечными кровлями.
Внутренний двор окружает зубчатая стена вдвое выше наружной. Скалу, на
которой дед нынешнего императора, едва не убитый восставшими горожанами,
выстроил неприступный Лангерташ, опоясывает ров, сообщающийся с морем. Во
внутреннем дворе вырыт колодец, дающий свежую воду, подвалы заполнены
съестными припасами - все, что нужно на случай осады. У одного из узких
окон, пробитых во внутренней стене, и стоял сейчас задумчивый Гизельгер.
Мейзенского монаха, брата Филиппа, уже увели. Как оказалось, он знал
немного. Однако после рассказа благочестивого беда перестала быть страшной.
Теперь она невольно представлялась императору осязаемо и обыденно мерзкой.
Гизельгер вспоминал.