"Станислав Долецкий. Мысли в пути " - читать интересную книгу автора

своими радостями и огорчениями я постоянно приходил вечерами. Все, что было
мной написано, прошло через его руки. Никогда до него, да и после я не
встречал столь требовательного редактора. Пометки на полях моих научных
статей, комментарии при их обсуждении были предельно лаконичны: "Сор",
"Повторение", "Где логика?", "О чем это?", "Из чего вытекает?", "Цифры?",
"Посмотрите страницу 27 - там написано обратное" и так до бесконечности. Он
не только учил меня строгому отношению к фактам, но и старался формировать
определенный нравственно-этический критерий, необходимый врачу на всю
жизнь.
Сейчас, кроме узкого круга специалистов, мало кто знает, что Николай
Наумович Теребинский некоторое время был детским хирургом, заведуя
отделением больницы св. Владимира (ныне им. В. И. Русакова). А главное - он
был крупнейшим ученым-экспериментатором. В тридцатых годах вместе с С. С.
Брюхоненко, автором аппарата искусственного кровообращения, и С. М.
Чечулиным Николай Наумович впервые в мире проделал операции на открытом
сердце животных, нарочно создавая пороки сердца и намечая пути к их
устранению. Небольшая книжка, подводящая итог этой работы, до сих пор
хранится у меня.

Фронтовые операции оставляли ощущение тяжелого, напряженного, хорошо
организованного труда. Недаром замечательный русский хирург Николай
Иванович Пирогов назвал войну "травматической эпидемией": перед нами
ежедневно проходили десятки людей.
Даже затишье не баловало покоем. Наш госпиталь развернулся в
местности, недавно оставленной фашистами. Медицинская сестра подошла к
кустам развесить белье, и вдруг - взрыв. Мина. Раны на обеих ногах
страшные. Незадолго до этого Сергей Сергеевич Юдин привез нам в подарок
цугаппарат - удобное приспособление для подобных операций. Мучительно долго
длилась обработка костных ран. Потом мы наложили массивную, по грудь,
глухую гипсовую повязку. И через неделю отправили сестру в дальний путь -
из госпиталя в госпиталь, в тыл. Так часто бывает на войне: сделаешь
операцию, а каков результат - далеко не всегда узнаешь. Но здесь повезло.
Через три месяца полевая почта принесла треугольничек письма из одного
сибирского города: "Лечусь. Гипс еще не снимали, лежит хорошо. Пробую в нем
ходить, но пока удается стоять около постели. Спасибо".
Не следует думать, что раненые представлялись хирургу однородной,
безликой массой. Представьте себе громадную палату, где на носилках и на
скамейках ждут искалеченные люди. Солдаты сосредоточенно молчат, спрашивая
взглядом: "Скоро?" Молодые лейтенанты самые нетерпеливые. Самые скромные -
старшие офицеры. Они понимают: каждому определено время и место... В первую
очередь берут тяжелораненых. Именно их будет оперировать главный.
Наш главный - Михаил Никифорович Ахутин, генерал-лейтенант медицинской
службы. Он был военно-полевым хирургом в высоком значении этого слова. И
человеком красивым во всех своих проявлениях. Когда он приезжал к нам в
ХППГ 130{1} - его личную базу, как он говорил сам, - и рассказывал о том,
что делается на фронте, как предполагается маневрировать госпиталями и что
изменилось в их использовании, чувствовалось его глубокое профессиональное
понимание всего, связанного с хирургией войны. Оперировал он смело и
широко. Знал много стихов и отлично их декламировал, пел, танцевал. К тому
же был храбр. Обаяние его казалось беспредельным.