"Апостолос Доксиадис. Дядюшка Петрос и проблема Гольдбаха " - читать интересную книгу автора

одолевало искушение узнать, какая связь между его соседом по комнате и
всемирно известной математической проблемой. Какими бы ни были его мотивы,
ясно одно: долгий разговор, который у нас с Сэмми был в этот вечер, изменил
мою жизнь. Без понимания и поддержки Сэмми я, быть может, и не шагнул бы за
черту. И еще, быть может, важнее то, что вряд ли я когда-нибудь простил бы
дядю Петроса.
Разговор мы начали за ужином в столовой и продолжали всю ночь в комнате
за кофе. Я рассказал ему все: о нашей семье, о том, как завораживал меня в
детстве далекий образ дяди Петроса, как постепенно я стал узнавать о его
ярких достижениях, о его блестящих шахматных успехах, о его книгах, о
приглашении в Греческое математическое общество и о должности профессора в
Мюнхене. Я изложил краткий рассказ отца о жизни дяди, о его ранних успехах и
мистической (на мой взгляд по крайней мере) роли проблемы Гольдбаха в его
отчаянном падении. Я рассказал о своем первоначальном намерении стать
математиком, о разговоре с дядей Петросом три года назад у него на кухне в
Экали. И наконец - о нашем "уговоре".
Сэмми слушал, ни разу не перебив, внимательно глядя узкими, глубоко
посаженными глазами. И только когда я подошел к концу рассказа и
сформулировал задачу, поставленную мне дядей, чтобы решить ее за три
месяца - она должна была выявить, могу ли я стать настоящим математиком, -
вот тут он взорвался, охваченный внезапной яростью.
- Что за мудак! - выкрикнул он.
- Полностью согласен, - сказал я.
- Он садист! - не мог успокоиться Сэмми. - Да нет, он просто маньяк!
Каким надо быть извращенцем, чтобы заставить школьника все лето решать
проблему Гольдбаха, да еще сделать вид, что это простая тренировочная
задачка! Ну и скотина!
Чувство вины за ненормативные выражения, которые я использовал в письме
к дяде Петросу, заставило меня сделать попытку его защитить и найти
логическое оправдание его поведению.
- Может, у него были совсем не плохие намерения, - попытался сказать
я. - Может, он думал, что предотвратит гораздо худшие разочарования.
- По какому праву? - заорал Сэмми, хлопнув ладонью по столу. (Он в
отличие от меня вырос в обществе, где от детей не требовалось оправдывать
ожидания родителей и старших родственников.) - У каждого человека есть право
идти на риск любого разочарования, - пламенно объявил он. - И что это еще за
фигня насчет "быть лучшим", "золотой посредственности" и прочего? Ты мог
стать настоящим...
Сэмми замолчал посередине фразы, разинув рот.
- Постой, постой! Что значит - "мог"? - просиял он. - Ты все еще можешь
стать настоящим математиком!
Я пораженно поглядел на него:
- Сэмми, ты о чем? Уже поздно, и ты это знаешь!
- Ничего подобного! Крайний срок объявления специализации только
завтра.
- Я же не о том. Я уже столько времени потерял на всякое другое, и...
- Чушь, - твердо заявил Сэмми. - Будешь работать - сможешь наверстать
время. Важно лишь, чтобы ты вернул себе энтузиазм, страсть, которые у тебя
были, пока твой бессовестный дядя их не уничтожил. Можешь мне поверить, это
вполне возможно - и я тебе помогу!