"Берли Догерти. Здравствуй, Никто" - читать интересную книгу автора

Некоторое время мы молча смотрели на экран. У актрисы было скуластое
лицо, плотно обтянутое кожей, как у змеи. Когда она смеялась, виден был ее
трепещущий язычок.
- Ушла к нему, и все, - спокойно продолжал отец. - Как-то вечером я
вернулся домой
после смены, усталый, понимаешь, как черт, а она стоит в прихожей,
пальто надела, и парень этот с ней. - Он нагнулся и нацепил тапок. - Он еще
все время то шнурки завязывал, то еще чего-то делал, лишь бы лицо спрятать.
Тут она мне и говорит: я ухожу, мол.
- Ты его знал? Отец фыркнул.
- Вообще-то знал. Не очень-то, конечно. Так, видел пару раз.
Мы оба уставились в телевизор. Я не решался взглянуть ему в глаза.
Казалось, что теперь, когда отец начал об этом рассказывать, он уже не мог
остановиться. Фактически он говорил сам с собой. Краем глаза я видел, как
отец теребит нижнюю губу. Я боялся пошевелиться. Из телевизора продолжало
доноситься монотонное бормотание.
- Я ни на секунду ни в чем ее не заподозрил. Наверное, за это твоя мать
меня больше всего ненавидела. Она говорила, что у меня напрочь отсутствует
воображение. - Отец рассмеялся каким-то кашляющим смехом. Тем временем в
фильме между женщиной и мужчиной завязалась ссора. По щекам у женщины текли
слезы.
- Ты думаешь, это настоящие слезы? - махнул рукой отец. - Могу
поспорить, это какое-нибудь масло или что-нибудь вроде. Смотри, косметика
совсем не течет, а они наверняка должны были загримировать ее при таком-то
освещении.
- Вроде грима никакого не видно, - я как-то нервно хихикнул.
- И вот что странно, - отец, казалось, не слышит меня. - Я не понимал,
как сильно люблю твою мать, пока она не ушла. Может, ты думаешь, я ее
возненавидел. Да, потом возненавидел. Никто не может смириться с тем, что
его бросили. Я возненавидел ее за то, что я ей больше не нужен. За то, что
она разбила нашу семью. Я пытался что-то исправить, но ничего не получилось.
Сколько тебе было тогда?
- Десять. А Гаю - шесть.
- Вот видишь. Гай скучал без матери, каждую ночь плакал. Как я мог ему
что-то объяснить? И ты - "где мама? где мама?" - каждую минуту. Что я мог
тебе сказать? Что мама больше не вернется? Нет, мне ни секунды не стыдно,
что я ее ненавидел, к тому же от ненависти становилось легче. И вот что я
еще скажу, Крис, думаю, тебя это ужаснет, и все-таки скажу: порой я думал,
лучше бы она умерла.
Драма на экране была неожиданно прервана шумной рекламой. Веселые
шампиньончики дружной ватагой протанцевали по столу и энергично поплюхались
в кастрюлю с супом.
Отец подался к экрану, завороженный танцем грибов. Он начал теребить
ремешок на часах, словно тот вдруг стал ему мал, все не мог оставить его в
покое, вертел и вертел его, цепляя волоски на руках.
- Если бы она умерла, я смог бы с этим смириться. Рано или поздно через
это всем приходится проходить. Похороны, цветы, слезы... Конечно, это было
бы ужасно, но я, по крайней мере, был бы уверен, что она никогда не
вернется, что я ее уже никогда, никогда не увижу, и со временем свыкся бы с
этим, стал бы как-то жить дальше, воспитывать вас, ребята, и все такое. Но