"Эдгар Лоуренс Доктороу. Жизнь поэтов" - читать интересную книгу автора

зале суда, если уж без этого нельзя добиться справедливости или хотя бы
приличной компенсации от вероломного супруга мира грез, этого высшего
существа, воплотившего рекламный идеал машины для делания денег и
обернувшегося насильником.
Может, в следующий раз Дердра, как и большинство нас, грешных, заведет
роман с живым человеком и ей больше не придется давать в суде показания о
своих сексуальных привычках - пока она, выйдя замуж, не подаст на развод.
Вчера вечером - выпивон с Мэттингли, моим другом, художником, певцом
каменистой пустыни, он приехал сюда на выставку. Как приятно вернуться в
компанию своих сверстников. Он объявляет, что разошелся со своей третьей
женой, Марико. Не потому, как я мог бы подумать, что он наконец нашел
женщину, которую искал всю жизнь, искал с такой яростной одержимостью, что
приобрел славу легендарного ходока, героя сплетен и пересудов художников,
как ныне здравствующих, так и опочивших, хранителей музеев, коллекционеров,
искусствоведов и прочих восторженных очевидцев его феноменального усердия. И
не потому, как я мог бы предположить, что Марико наконец изверилась в нем,
выгнала его вон как прелюбодея фаустианского размаха, каковым он во всей
красе выказал себя (ведь и то сказать, герой романов студенток
художественных училищ по всей Америке, от Биг-Сура в Калифорнии до Бостона,
он, должно быть, переполнил чашу терпения даже этой безропотной души, этой
верной маленькой японки с ее проникновенно-серьезным взором и спокойным
изяществом манер), а потому, что она, Марико, завела любовника. Она!
Мэттингли не склонен задумываться над тем, насколько не в характере его
жены подобный поступок. По его словам, больше всего его убивает не самый
факт измены, а то, что Марико связалась с кретином, Мэттингли с ним знаком и
считает его невероятным болваном, вот чего он никогда ей не простит. Посему
мой друг покинул свое жилище в пустыне и переселился в Санта-Фе. Между
прочим, Марико теперь хочет, чтобы они снова сошлись, но что до него, то
между ними все кончено. Жена непоправимо и непростительно обесчестила его
некачественным выбором любовника. Что можно сказать о мужике, которому
наставил рога жалкий тупица?
Разумеется, он употребил другое речение. Как истый обитатель Запада
Мэттингли выражается односложно, что наряду с прочим придает ему величавое
достоинство. У него огромная грудная клетка - результат застарелой эмфиземы,
которая давно бы прикончила человека обыкновенного. В бороздки кожи на его
пальцах, похожих на шпатели, въелась черная грязь, на ногтях - остатки
красок всех цветов палитры, к тому же, подобно многим живописцам и
скульпторам, он фактически неграмотен. Этим невозможно не восхищаться. А
художник он просто потрясающий: впечатление такое, словно он обнаруживает
призраки внутри людей, которых пишет, и выявляет первозданный внутренний
свет, излучаемый скалами и горами, которые так любит изображать. Его полотна
не устаревают со временем. Я люблю Мэттингли и завидую ему; в прошлом я
хотел быть таким, как он: мужественным перед лицом жизни, дерзающим, никому
ничем не обязанным, безропотно сносящим муки кочевого быта, зимующим в
пустыне, штурмующим скалистые вершины своей независимости. Но вот ирония
судьбы: они с Марико расстаются из-за чего-то такого, что совершила она. Бог
ты мой! Как-то они некоторое время жили в СоХо[6], и мне запомнилась такая
сцена: Марико сбегает по деревянным ступенькам неосвещенной лестницы с
чердака студии, где идет вечеринка, взывая: "Мэттингри! Мэттингри!" с такой
исступленной силой, словно всеми фибрами своей моногамной души хочет спасти