"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

ногах старые армейские башмаки, все в трещинах и с отрывающимися подметками.
Поверх одежды он обвязывался длинным, от шеи и до щиколоток, мясницким
фартуком, давно не стиранным. Мне он в этом костюме казался большим
начальством. Огромной ручищей с вечно обведенными грязным трауром ногтями он
прихлопывал картофелину к крышке ящика, доставал из деревянных ножен
невероятных размеров нож и разрезал картофелину вдоль надвое. Затем тыкал
концом ножа в банку, добывая кусочек масла, который тут же вкладывал в
выемку, почти одновременно проделанную в картофельной мякоти, и, впихнув нож
в ножны, выдавал покупку в виде кулька, свернутого из порванной газеты
"Бронкс хоум-ньюс", так что можно было держать картофелину и есть, не
обжигая пальцы. Ради этого золотистого, вкуснющего, исходящего паром
горячего лакомства я отдавал два цента. Добавив еще два, можно было получить
картофелину целиком.
Все такой же безучастный, Джо брел дальше, а я садился на крыльцо и в
сумерках, ниспадающих на Бронкс с серо-голубого холодного неба, поедал его
гастрономический шедевр. Кстати, это ведь была не только еда, но еще и
способ согреть ладони, словно ты выхватил крошечную печурку из домика
эльфов.
Иной раз, когда мать шла за покупками, я отправлялся с нею, чтобы
купить что-нибудь на свои деньги в кондитерской на углу Истберн-авеню и
174-й улицы. За цент можно было много чего купить: и какую-нибудь конфету, и
жевательную резинку, и подметки (так мы называли расплющенные ломтики
сушеных абрикосов), и индейские орехи, выкатывавшиеся по желобу из
стеклянного бачка, когда сунешь монету и дернешь за рычаг, и то, за чем я
обычно как раз и приходил, - мензурку подсолнуховых семечек, которые хозяин
высыпал мне в подставленные ладони.
Я клал семечки в карман куртки и шел за матерью дальше из магазина в
магазин, раскалывая скорлупки передними зубами по одной и вынимая оттуда
семечко кончиком языка. Это занятие не мешало мне примечать все, что
происходит вокруг. Наоборот, от постоянного и неустанного лузганья семечек
мой взгляд приобретал еще большую остроту. Один подле другого, магазины были
расположены в первых этажах жилых домов. Улица кишела легковыми машинами,
грузовиками и конными повозками. Я все поражался, как это у лошадей
получается, не снижая скорости, задирать хвосты и высеивать на дорогу яблоки
золотистого навоза.
Старик итальянец, чинивший башмаки, умудрялся справляться со своим
делом, ни слова не говоря по-английски. В его темной полуподвальной конуре
глухо гудели моторы и хлопали приводные ремни, которые вращали маховики
машин для резки кож и полировальные круги. Они были помечены пятнами
сапожного крема разных цветов. Вот мать протягивает пару отцовских ботинок.
- Набойки, да и спереди вот здесь тоже, - говорит она, а старик, еле
взглянув поверх башмака, который он прижимал к груди, подрезая в размер
подметку, кивает, бормотнув что-то по-итальянски. Мать спрашивает, сколько
будет стоить работа и когда зайти за ботинками. Она обращается к нему
по-английски, он отвечает по-итальянски, и переговоры заканчиваются ко
всеобщему удовлетворению. Мы уходим, а он хватает горсть гвоздей и сует их в
рот: пора прибивать подметку.
Несколькими дверьми дальше располагалась "Атлантико-Тихоокеанская
чайная компания", где продавец в фартуке, стоя за деревянным прилавком,
молол по заказу кофе и доставал требующийся товар с полок позади. Если то,