"Э.Л.Доктороу. Всемирная выставка" - читать интересную книгу автора

Во всяком случае, хотя в Рокавей-бич подчас и одиноко бывало, но это
более чем в полной мере возмещалось океаном, небом и нашей неподотчетностью.
Родственники не диктовали нам каждый шаг. Ты не знаешь, что это значит.
Вырваться из огромной семьи, где все живут вместе, и ты вырос в скученности
и суете городских улиц. А там мы были одни, никому не подотчетные, и места
сколько угодно. В нашей жизни это было чудесное время. А захотим
развлечься - едем в город, в центр, в Гринич-Виледж. Твой отец обладал
настоящим даром, знал, как познакомиться с людьми, как подружиться, ну и,
естественно, тянулся к интеллектуалам, к людям тонких суждений и радикальных
идей. В Гринич-Виледже обстановка была подходящая: множество молодых людей,
по-новому мыслящих и живущих не так, как большинство вокруг. У нас были
друзья среди художников, писателей. Мы читали их книги, слушали поэтов в
мансардах Виледжа. Мы были накоротке с Максвелом Боденхеймом, очень хорошо
известным тогда в Гринич-Виледже поэтом, и познакомились как-то с Эдной
Миллей, известность которой уже тогда выходила далеко за пределы этого
райончика. Мы обедали в ресторанах, куда ходили актеры и драматурги; помню,
было такое заведение, куда надо было спускаться с улицы на несколько
ступенек, - "Три ступеньки вниз", оно так прямо и называлось, и вот мы
как-то заходим туда, глядь, а за соседним столиком знаменитая Хелен Хейес.
Молоденькая была, хорошенькая.
Джордж Тобиас - тот самый, актер - был нашим приятелем. Тоже тогда
молодой был. А в Голливуд он позже перебрался. А еще Фил Уэлч, репортер из
"Нью-Йорк таймс". Фил в твоем отце прямо души не чаял. Друзья у нас были
чудесные. Надо же, ведь только сейчас я понимаю, что наша жизнь могла бы
двинуться ну совершенно в другом направлении.

4

Зима, когда дни коротки и темноваты, - вот было наказание. В метель
снег лез за шиворот, забивался в галоши и в рукава. Как мать ни кутала меня
в десяток одежек, как ни надежно их венчал комбинезон, я промокал и начинал
мерзнуть до обидного быстро, особенно если учесть все то, что приходилось
вытерпеть прежде, чем меня пустят за дверь. Я двигался с трудом,
пошатываясь, брел сквозь снегопад, будто маленький глиняный идол. Но и зимой
бывали озарения. Как-то под вечер я стоял на крыльце, дула поземка, наметая
огромные сугробы вокруг замерших автомобилей и превращая каменные крылечки
домов в снежные дюны. В этом было какое-то пугающее неистовство, но потом
небо прояснилось, сквозь сумрак начали проступать звезды, и я вдохнул воздух
такой холодный, такой хрусткий, словно глоток невероятно чистой и вкусной
воды. Я вмиг прозрел и погрузился в недвижное созерцание, тихое, как этот
снег. Нигде ни прохожего, ни едущей машины, и тут совершенно беззвучно
зажглись уличные фонари, словно убеждая, что погребенные выживут.
В другой раз, в воскресенье, сияло солнце, земля была на два фута под
свежим снегом, а на заднем дворе я нашел Дональда с его друзьями. Подражая,
видимо, легендарному адмиралу Бэрду5, они занялись там строительством иглу.
Обычно я на задний двор не забирался. Перво-наперво это означало
необходимость протиснуться по проходику мимо двери Смита. Да там еще был
тупик, с трех сторон замкнутый каменными подпорными стенками. Того и гляди,
попадешь в ловушку. С заднего фасада наш дом, как и тот, что стоял через
проходик напротив, был трехэтажным, и у обоих были в полуподвале гаражи.