"Густав Даниловский. Мария Магдалина [love]" - читать интересную книгу автора

пережитых с ней безумных наслаждений. Он вспомнил ее угрюмую печаль и
тихие слезы после совершенного им насилия, а затем ночи, полные то
дерзко-безумных, то нежно-трогательных ласк...
Запылало перед его глазами зарево роскошных волос Марии, вспомнилось
ее чудное тело цвета созревающей пшеницы, полуоткрытые яркие губы, словно
цветок одуряющего мака, затуманенный блеск фиалковых глаз, круглые,
шелковистые, как олива, белые, как голуби, груди...
Иуда выбежал из дома, наткнулся на полуразрушенную стену и с глухим
стоном стал перебрасывать камни, пытаясь хоть физическим усилием утишить
волнение крови. Припадок миновал.
Но с этого момента ожившая, хотя и вовсе не сердечная, но мощная
чувственная любовь, то прежнее искреннее страстное чувство, которое
некогда охватило его на берегу Геннисаретского озера, подавило и заглушило
все остальные мысли и стремления. Агитация в пользу учителя и все
связанные с этим планы и намерения - все было забыто. В сердце Иуды,
горевшем огнем желания, в душе, терзаемой сомнениями, то полной надежд на
ласковый прием, то охватываемой отчаянием и уверенностью, что его
оттолкнут с презрением, в хаосе безумных противоречивых мыслей, в
расстроенных нервах, на запекшихся губах, заслоняя собой все остальное,
жил очаровательный образ, заклятый в одном только слове; Мария.
Неоднократно уже направлялся Иуда на гору Елеонскую, но всякий раз
возвращался назад. Он прекрасно понимал, что в Вифании он встретит уже не
смиренную, покорную ему девушку, но гордую, окруженную роскошью,
надменную, избалованную и разборчивую гетеру, которая легко может
посмеяться над ним, может прогнать его, как собаку, или милосердно пошлет
ему через ничтожную рабыню, словно нищему, миску пищи и несколько оболов.
- С чем я приду? Что я скажу? - думал он и вдруг вспомнил об Иисусе и
решил пойти к Лазарю во имя его и с вестию о нем...
В таком настроении он прибыл в Вифанию и был ласково принят
богобоязненной семьей.
Со свойственной ему впечатлительностью он настолько увлекся своими
собственными рассказами, что даже появление Марии взволновало его гораздо
меньше, чем он сам ожидал. Иуда, к удивлению своему, не утратил ни нити
рассказа, ни власти над собой, вот это-то сознание собственной силы и
придало ему смелость оказать дерзкое сопротивление по отношению к
уважаемому и почитаемому всеми Симону.
Но зато по волнению и восторженному состоянию Марии он понял, что еще
не все потеряно, что Мария относится к нему далеко не безразлично. Жгучими
взглядами впивался Иуда в нее, стараясь проникнуть в ее мысли, но видел
только роскошные, почти красные на солнце волосы, бело-розовое лицо,
полное ленивого спокойствия, длинные опущенные ресницы и великолепные,
цветущие формы тела, едва заметно обрисовывающиеся под легким платьем.
Несколько выдвинутая вперед маленькая ножка, белевшая на траве, словно
горсть снега, поглотила на время все его внимание.
Нервная дрожь пробежала по его лицу, он закрыл глаза и вздрогнул,
словно от холода.
Все приняли такое состояние Иуды за проявление мистического экстаза,
не поверила одна только Мария. Она быстро встала и, напевая какую-то
фривольную греческую песенку, совершенно противоречившую общему
настроению, не замечая удивленных взглядов семьи, легким эластичным шагом