"Анатолий Днепров. Две минуты одиночества" - читать интересную книгу автора

"произведения", с яростью и отвращением давал им убийственные
характеристики.
- И они хотели, да и сейчас хотят, чтобы я писал так же! - кричал он. -
Этого никогда не будет, никогда! Они хотели, чтобы я умер с голоду, они
затравили Анджелу. Они забросали ее камнями! - И вдруг, перейдя на шепот,
Ренато добавил: - Но я убил его, профессор.
- Кого?
- Эту продажную душу, этого урода, эту тварь Сикко. Вы должны его
помнить. Когда мы встретились с вами в первый раз, в кафе на Виа-Браве, где
я выставил свои картины, он их поносил при всех. Он завистливый и подлый,
этот Сикко. Он всегда завидовал моему таланту. Он никогда не мог писать так,
как писал я, и поэтому стал подражать уродству, выставленному в этом зале.
Когда он узнал, что простые люди покупают мои картины, особенно те, которые
я писал с Анджелы, он меня стал преследовать. Он появлялся везде, где
выставлялся я. Он насмехался надо мной, оскорблял меня. Затем он пошел на
страшную подлость. Он решил лишить меня натуры, в которой воплощена вся наша
жизнь, все наши беды и страсти и все то красивое, что еще осталось...
Однажды, когда я пришел к вам, чтобы побыть в одиночестве с вашими
аппаратами...
Едва Ренато произнес эти слова, я будто прозрел, дорогой друг.
Действительно, что доказал мой опыт? Что означали те две минуты одиночества
в искусственно сотворенном мной мире, куда я поместил Ренато? Только одно:
нельзя отрешить человека от того, к чему он привык, нельзя создать для него
мир, в котором он никогда не жил. Что бы вы ни делали, как бы вы ни играли
на его чувствах, можно только воскресить в нем то, что было записано самой
жизнью. Я вдруг почувствовал громадное удовлетворение, когда, наконец,
понял, что человека создает окружение, в котором он живет. И если только вы
не нарушаете самым радикальным образом его нервную систему, вам никогда не
удастся отбросить его в какой-либо фантастический мир. Фантазия - это всего
лишь неполное описание мира. Мой прибор воздействовал на все органы чувств
художника, и, значит, он не мог жить иначе, чем в реальной жизни. Открытие,
похоже, стоило опыта!
- Ренато...
- Не перебивайте, профессор. Сикко пронюхал, что я откуда-то получаю
деньги. Он увидел, что я не умираю с голода, что Анджеле стало лучше. И что
я пишу так, как никогда не писал. Так вот, несколько недель назад, когда я
очередной раз был в вашей лаборатории, он пришел на квартиру синьоры Больди.
Он вывел Анджелу на улицу и, поставив ее посредине, стал кричать всем
прохожим, что она - подлая тварь, что она заманила его к себе и ограбила, и
еще много-много гадости кричал этот Сикко. И тогда толпа стала бить Анджелу,
бросать в нее камнями, топтать ногами, и, когда я прибежал, все было
кончено.
- Ренато... - простонал я. - Ничего этого не было. Только два дня
назад...
Не слушая меня, он продолжал:
- Тогда я решил отомстить негодяю. Вы уже знаете, как я это сделал. Я
снова переселился на баржу и послал ему записку, чтобы он пришел. Я написал
ему, что понял смысл новой живописи и согласен работать вместе с ним, что мы
вместе создадим потрясающие абстрактные картины и скоро станем самыми
богатыми художниками в Италии.