"Михаил Дмитриев. У тихой серебрянки (про войну)" - читать интересную книгу автора

мы работали: небольшой участок леса рубили три дня. А потом, спустя неделю,
глубокой ночью пришли сюда Прохоров, Потапенко и я На этот раз мы спилили
шесть телефонных столбов. Среди населения пошли слухи: не помогают немцам
вырубленные полосы, партизанам, мол, лучше маскироваться у поваленных
деревьев возле шоссе.
Как только подсохла земля, подпольщики принялись пополнять свои тайники
оружием. Теперь наши маршруты пролегали в соседние, более отдаленные леса.
Правда, приходилось подолгу возиться с каждой винтовкой: ржавчина густо
покрыла все металлические части. Много времени отнимала чистка и смазка
патронов и гранат. И все же наши лесные тайники в апреле - мае значительно
пополнились оружием и боеприпасами.
В разгар весны я ушел к сестре Анастасии, в Белев. На ее руках были
малые дети, а вырвавшийся из плена муж болел. Уже время вспахать землю да
посеять ячмень и овес, посадить картошку. Этим я и занялся. А чуть выпадало
свободное время, шел в лес - теплилась надежда, что встречу партизан.
Не встретил. Зато нашел три ржавые винтовки, пять кавалерийских седел и
четыре ящика патронов в цинковых коробках. Патроны сверкали яркой латунью,
их не надо было очищать от зеленого налета или ржавчины. Ящики и винтовки
спрятал в урочище Седнево. Седла же вместе с сестрой схоронили в колхозном
гумне. Вырыли возле вереи яму, устлали соломой, положили туда седла, а затем
плотно прикрыли их и утрамбовали землей.
Как только управились в поле, я вернулся в Серебрянку.
Однажды к нам в хату заскочили двое. Полицейский, желая выслужиться
перед немцем, кляцнул затвором и крикнул:
- Выходи, большевистская сволочь!
"Провал! - мелькнула страшная мысль. - Кто-то предал организацию..."
Но вслух, весь напрягшись, как можно спокойнее, сказал:
- Зачем? Куда?
- В Германии рабочая сила нужна, а ты тут развалился... Ну! - Полицай
толкнул меня коротким стволом.
- Потише! - повысил я голос, почувствовав, что это не провал. - Какое
имеешь право?
С трудом сдерживался, чтобы не вырвать у него из рук карабин. Мать и
бабушка запричитали, стали упрашивать гитлеровца не брать меня: один, мол,
мужчина в доме, а детей - во-он сколько... Он локтем оттолкнул мать, и та,
схватившись за грудь, осела на постель. Я подскочил к ней, поддерживая,
чтобы не свалилась на пол.
- Опусти свою... пушку, - говорю полицаю. И к матери: - Вы не
беспокойтесь, я скоро вернусь.
Полицейский забросил карабин за плечо, и мы вышли из хаты. На улицу
выводили девчат и парней, гнали их к шоссе. У магазина стояли две подводы,
возле них расхаживал фельдфебель. Чуть в сторонке в окружении пьяных
гитлеровцев стояли более десяти юношей и девушек. Среди них я увидел Зину и
Лиду Емельяновых, Аню Хоменкову, Нину Мельникову, Аню Прохорову. Плачущие
матери умоляли полицейских, а те отталкивали их прикладами.
Мой конвоир немного поотстал. Я напряженно думал: "Как поступить, как
защитить, выгородить друзей и себя? Если выгонят из деревни, считай,
пропали. Если бы со мной был Михаил Прохоров, он что-нибудь придумал бы..."
До белесого аккуратного фельдфебеля всего лишь десяток шагов, не
больше. Он стоит рядом с красивой девушкой и что-то ей говорит. Кажется, его